Потом оказалось, что в нем проснулся человек. Просто добрый, честный, любящий, мягкий, не криводушный человек. Не идеальный. Это возмущало его мать больше всего. Да! — старик захихикал. — Она и не заметила, что он стал лучше нас. А это уже родительская удача. Все могло быть гораздо хуже. Из него мог получиться такой человек, как ты.
— Заткнитесь уже, — поморщился раздраженный Виктор. — Хотя нет, скажите, это вы ему собирались оставить свои капиталы, дядя?
— Я тебя просил не называть меня так. Я тебе не дядя. А ты мне не племянник.
— Так как же? — настаивал он, глядя на старика со злой ухмылкой.
— Конечно. Леня же мой сын. А я не унесу деньги в могилу.
— Вот как? И вы уверены, что он, этот ваш «честный, рыжий, влюбленный»[17], примет грязные деньги, добытые путем интриг, мошенничества и убийства?
Олег Иванович помолчал, глядя на проплывавшие в иллюминаторе облака, потом повернулся к Виктору.
— Что бы ты там себе ни напридумывал, я не имею отношения к смерти тех людей. Генерал Базин был зиц-председателем как минимум двух полукриминальных коммерческих конторок в то время. А поэт Егорычев пил беспробудно месяцами. Да и поэт из него был дерьмовый.
Меня не заводит машин громада,
И я не терплю агрегатов шум,
Но если партия скажет: «Надо!»,
Я первым в поля поспешу!
Старик рассмеялся, потом снова раскашлялся.
— А дети читали его на линейках и утренниках! И кто теперь помнит поэта Егорычева? Господи боже! Какая же гниль сидела в этом Союзе… Впрочем, мы верили. Мы хотели поступить правильно — спасти хоть что-то от разграбления. Русский делец в мутной водичке живет даже не как щука, а как акула. Русский делец может кусать и жрать, захлебываясь от крови, так много и так долго, что порой оставляет после себя пустыню, под которой покоятся надежды государства. И мы спасли кое-что из того, что было в Союзе писателей… Ты даже не представляешь, какая это была капля в море.
Если ты заметил, я не пользовался этими деньгами. Мы жили только на проценты с капитала. Обо всем этом мне пришлось написать в завещании для Лени. Я не знаю, как сын поступит, но вполне допускаю, что эти деньги он вернет в нынешний Литфонд. Впрочем, если это случится, то только после моей смерти. Я не хочу доживать свои дни в старческой нищете.
— Благородство вашего Лени порой граничит с глупостью, — презрительно скривился Виктор, затыкая уши наушниками от плеера.
— Это не глупость, — тихо произнес Олег Иванович.
Во время пересадки в Цюрихе они пообедали в одном из аэропортовских ресторанов, пошлялись по красочным бутикам, чтобы убить время. И не сказали друг другу ни слова. Виктор старался не упускать старика из виду. Ему очень не хотелось, чтобы тот позвонил куда-нибудь и устроил каверзу. Старый интриган вполне был на такое способен. Виктор не жалел его, хотя готов был поверить в то, что тот действительно не имеет отношения к смерти коллег по комитету. Вполне может быть, что старик говорил правду. Однако делу это обстоятельство не мешало.
Уже на подлете к аэропорту «Руасси — Шарль-де-Голль» Олег Иванович спросил у него:
— Так что же ты намерен делать с ними?
— С кем? — не понял Виктор.
— С этими деньгами?
— Добавлю к ним те, что выручу от продажи московской квартиры, и буду жить рантье в каком-нибудь домике в швейцарском кантоне. Путешествовать, конечно, по миру. Отдыхать. Может быть, займусь фотографией.
— И все? — прищурился Олег Иванович с хитрой улыбкой на морщинистом лице.
— А что еще надо творческому человеку?
— Да, в самом деле, что еще надо… Значит, в Россию ты возвращаться не хочешь?
— А что мне там делать, в этой вонючей стране?
— Да, боюсь, там тебе действительно делать нечего, — снова согласился старик.
В своих путешествиях Виктор уже был в этом аэропорту, только в другом терминале. Пройдя зону таможенного контроля, Виктор с улыбкой вздохнул полной грудью европейский воздух. Все здесь было правильным, красивым, упорядоченным. Ему казалось, что впереди его ждет счастливая, беззаботная, долгая жизнь. Надо было только довести дело с этим поганым стариком до конца. Но здесь Виктор не видел проблем. Олег Иванович, судя по всему, смирился с потерей капитала и плелся следом за ним как побитая собака.
Краем глаза он увидел направлявшуюся к ним группу людей. Это был французский таможенник, человек в форме сотрудника аэропорта и трое полицейских.
Виктор инстинктивно посторонился, уступая им дорогу, но они остановились прямо перед ним.
— Bonne journée! Vous Viktor Lebedev? Un citoyen de la Russie?[18] — спросил один из полицейских.
Виктор непонимающе взглянул на него, потом на Олега Ивановича. Старик выступил вперед и перевел Виктору вопрос, потом ответил:
— Oui, c'est vrai. Quel est le problème?[19]
Полицейский кивнул и продолжил:
— Sois sage s’il ne connaot pas la langue, puis le traduire[20].
— Oui, bien[21].
— Monsieur Lebedev, nous avons a vous arrêter sur un tribunal de Londres de mandat dans lequel vous avez été accusé d'avoir causé une perte financière pour la société «Datiko-net». Vous comprenez les charges? Je vous demande de sortir ses mains[22].
С каждым новым словом, которое переводил Олег Иванович, Виктор серел. Он и представить себе не мог, что его невинная шалость с компьютерами своих бывших работодателей обернется так странно и так трагически.
Полицейский, протягивая открытые наручники, нудно зачитывал ему его права. Виктору казалось, что на него были устремлены все глаза. Мгновенная мысль о побеге угасла, едва родившись. Это было бессмысленно. Наручники защелкнулись. Все произошло так ошеломительно быстро, что Виктор, как ему казалось, совершенно утратил волю. Словно из него вытащили какой-то очень твердый стержень, поддерживавший его гордыню все это время.
— Un instant, messieurs! — воскликнул неожиданно Олег Иванович, уже забытый, уже стоявший далеко. — Je veux dire quelques mots a son neveu![23]
— Oui, bien sûr. Pas pour longtemps[24], — кивнул полицейский, разворачивая растерянного Виктора в его сторону.
Олег Иванович приблизился. На его лице читалась жалость.
— Так вот, мой милый, в продолжение нашего разговора в Москве… Неужели ты ничего не понял, когда увидел мой «тайный» ноутбук, подключенный к Интернету? Я хоть и старый комедиант, но всегда предпочитаю все узнавать о человеке, который вхож в мой дом. Ты и правда не знал, что на тебя выписан ордер на арест? И у тебя не хватило ума покопаться в файлах сайта Лондонского суда и найти там свою фамилию и свое дело?
— Так это… — Виктору казалось, что его голова немедленно взорвется от злости.
— Да, мой хороший, да. Мне пришлось. Ты не оставил нам выбора. Тебя бы все равно арестовали, но мы немножко ускорили этот процесс. Виктория Павловна позвонила сюда из Москвы, следуя моим инструкциям. Кстати, должен тебя огорчить. Европейское законодательство в плане преследования тех, кто создает и распространяет компьютерные вирусы, несколько жестковато, на мой взгляд. Ты, Виктор, вполне вероятно, проведешь несколько лет в здешней тюрьме. Или тебя отправят в Лондон. Я не знаю. И мне все равно. В любом случае после отсидки тебя депортируют в Россию и внесут во все «черные списки» невъездных граждан. Так что с домиком в швейцарском кантоне у тебя ничего не выйдет. Увы. Прости, что порушил твои светлые планы. Теперь прощай, дорогой. Будь здоров. Да, и еще! Совсем забыл! Ведь деньги эти я мог перевести на твой счет прямо из Москвы. И нам совсем не обязательно было ехать сюда лично. Прощай, маленький глупый говорун, — Олег Иванович сочувственно похлопал Виктора по плечу и сказал полицейским с улыбкой человека, сделавшего все, что было в его силах: — Il est a vous, messieurs. Dieu aidez-le![25]
