— О любви легко говорить тому, к кому ничего не испытываешь. А если действительно дорожишь этим словом, то выдавить его из себя не можешь… Даже если оно все время крутится на языке…
У Горяновой задрожали губы:
— Ну откуда я тогда узнаю, что нужна тебе, Ром? Если ты ничего не говоришь и ничего не делаешь?
Роман прижал ее снова к себе и выдохнул в висок:
— Дать дубиной по башке и в номер потащить?
Даринка против воли рассмеялась:
— Нет! Не нужно дубиной…
— А как? — Ромка снова стал собой и улыбался снова так светло, нежно, что сердце защемило. — Все за тебя решить? Не слушая тебя? Увезти в тундру, чтобы не сбежала?
— Не нужно в тундру, там холодно! — Даринка теперь сама уткнулась в Ромку и теперь шептала ему почти на ухо. — Просто ты никогда не давал понять, что я нужна тебе… Всерьез нужна…
— А я и сам этого не знал…
Горянова отпрянула:
— Как не знал?
— Вот так, — Роман Владимирович был более чем серьезен. — Пока ты чуть не погибла этим летом… Не знал.
Даринка растерялась на мгновение, но зато потом выдала:
— Ну! А когда узнал… Почему молчал?! — искреннему возмущению не было предела.
Савел свел брови и тряхнул девушку:
— Горянова! Я сейчас тебя поцелую в лоб аккуратно, но больно! Чтобы память твоя плохая, девичья, вернулась.
Даринка недоуменно застыла, совсем не понимая, чего это Роман Владимирович вызверился.
— А когда бы это я успел тебе сказать? Когда? Кто на мои звонки перестал отвечать? Не ты? — повысил голос Савелов. — Два месяца, как проклятый, читал твои издевательские эсэмэски. Думал, вернешься, поговорим. Ты вернулась. Я тогда, как подросток озабоченный, весь день только и ждал, когда тебя увижу. И ты вроде даже рада мне была. Расчувствовалась, коленку мою гладила. Вот только руку свою, когда мы в ресторан пошли, просто с силой вырвала из моей, словно я чудовище какое. И губы весь вечер кривила…
— Ну, — Горянова потупилась, — я смутилась тогда…очень…
Казалось, что Савелов с трудом сдерживается:
— Это ты смутилась? Ты вообще знаешь, что такое смущение, Горянова?
— Знаю, — буркнула в ответ.
— Ладно, — примирительно кивнул шеф, — пусть это будет смущение. Зато потом быстренько завела себе болванчика чугунного… Это тоже ты сделала от больших чувств ко мне?
Даринка обиженно засопела:
— Ну, я же думала, что у тебя зайки всякие и целый зоопарк. Что ты, Роман Владимирович, у нас знатный ходок, каждый знает…
— То есть, ты себе чугунного мальчика от ревности ко мне завела?
Даринка не выдержала:
— Ты все равно мог сказать, чтобы я не уезжала тогда с дачи. Мог все объяснить, мог просто не пустить!
Савелов покачал головой:
— Не мог! Да ты и слушать бы не стала! Не стала бы! И вот не пойму, ты действительно не знаешь себя или притворяешься? — и видя, что Даринка всерьез ждет его ответа, продолжил: — Ты же танк, Горянова! Ты же не женщина, а танк! Все в этой жизни должно быть по-твоему! Ты должна все держать под контролем. Ты же не можешь сдаться на милость победителю, ты сама берешь в плен. А чтобы бедные мужики не поняли, что ты танк, ты маскируешься под нежную, гибкую, покладистую. Только надолго тебя не хватает. Егоров вон тот за тебя все решает, что ж ты от него, как черт от ладана, бежишь? И не просто бежишь?! Секунды считаешь! Бороться за тебя? — Савелов невесело усмехнулся. — Ты же пока для себя все не решишь, тебя не свернуть с пути, Дарина! А решаешь ты долго… Вот и от меня сейчас тоже сбежать хочешь… И как тебя остановить, если я совсем не тот, кто тебе нужен? Что делать, если ты со мной просто по привычке мимикрируешь? И что тебе сказать такое, чтобы ты осталась… Сказать, что я…
Савелов замолчал и отвернулся. И Даринка тоже молчала.
— Если я нужен тебе, — начал Роман Владимирович и голос его непривычно дрогнул, — то вот он я… Немолодой, с долгами, с вредными привычками и кучей баб в близких родственницах. А если не нужен…
— Ты дурак, Савелов! — заревела в голос Горянова, и горючие крупные слезы, как у ребенка, закапали много и сразу. — Ты дурак! Дурак! Дурак!
Она замахнулась и стукнула его ладонью куда — то по плечу, а потом еще куда — то, она не поняла, куда, потому что сидела близко, да и слезы обзора не давали. Он перехватил ее руки и теперь целовал все, что ему попадалось. А Горянова все лупила и лупила его, вырывая то одну руку, то другую. Правда, она очень боялась попасть Ромке по голове или по лицу, поэтому удары становились все тише, а Ромкины поцелуи все громче и слаще.
Даринка успокоилась не сразу, но Ромкины поцелуи творили чудеса. И десяти минут не прошло, а она уже успокоилась. Зареванная и зацелованная, она, пошатываясь, сделала несколько неверных шагов, пока савеловская рука, ухватив ее за талию, не прервала ее неровное и неспешное бегство.
— Ты далеко собралась? — что — то Савелов рановато включил приказной тон. Хотя… ему теперь можно…наверное…
— Я не собралась… Я путь прокладываю… — шмыгнула носом Горянова. — Как говорится, смело, товарищи, в ногу! — и не глядя на Савелова, потянула его за собой.
Глава 27
— Все — таки выбор песни года для начала наших отношений был не самым удачным, — уже не скрываясь, минут через пятнадцать безуспешных поисков горяновского номера смеялся Савелов, и, поймав злой, мало что понимающий Даринкин взгляд, пояснил:- Революционеры ходили — ходили, но путь в светлое будущее так и не нашли, хотя шагали смело и в ногу…
— Смеешься?
— Да! А что остается делать? Безуспешные поиски твоего номера в возбужденном состоянии в пять утра, — просто мечта, а не занятие.
— Издеваешься…
— Ну что ты, родная, просто наслаждаюсь каждой минутой, проведенной в твоем присутствии… И это не шутка…
Роман Владимирович попытался обнять Горянову, но той было не до ласк и не до смеха! Так красиво, так страстно потащила она его за собой, так серьезно решилась на эти отношения, и на тебе: огромный облом — она вообще не помнила, в каком номере так сладко и так радостно проспала последние часы… Да где же он, этот гребаный номер?! Они же весь второй этаж облазили. А здесь всего — то номеров сорок, не больше! И почему на этой дурацкой карточке нет номера или брелока?
— Дарина, — снова весело позвал Роман Владимирович, — давай ты посидишь в холле, а я найду Оттавию и открою твой злополучный, неизвестно куда испарившийся номер.
— Но он же должен же быть где — то здесь! — Даринка из природной упёртости не собиралась сдаваться, и ее измученная неопределенностью карточка снова полезла в разъем ближайшего номерного замка.
Замок противно пиликнул и снова замигал красным. Если это продолжится, то очень скоро постояльцы второго этажа вызовут полицию для поиска нерадивых взломщиков.
— Ну, он должен быть где — то здесь! — расстроенно шипела спустя еще десять минут Даринка, которую, несмотря на оказанное небольшое сопротивление, уже вел обратно на первый этаж Роман Владимирович.
Он усадил девушку на диван и кратко приказал:
— Сиди тут, мой упертый мелкий взломщик! Я скоро! — и чмокнул ее в лоб, а пока она устраивалась на диване, умудрился сходить в ресторан, принес оттуда позабытый им ноутбук с горяновской флешкой и протянул девушке: — На! Береги народное имущество и не скучай! Я скоро!
Оттавию Савелов отыскал достаточно быстро: она появилась минут через пять, и весь холл наполнился ее невероятно бодрой для раннего утра энергией. В руках Оттавия несла Даринкин костюм на вешалке в пленке, судя по внешнему виду — как минимум выглаженный, и в прозрачном пакете на той же вешалке — горяновское белье, судя по всему, свежее и высушенное. Сервис, однако!
— Зачем же вы сами меня искали, Дариночка?! — искренне сокрушалась Оттавия. — У нас в номерах специальная кнопка вызова горничной. Прямо у кровати — крупная такая, с надписью — вызов персонала! И как вы могли забыть свой номер? Покажите-ка мне ваш ключ, у нас на всех ключах обязательно дублируется номер…
