Хотя.
Если отвечать на его вопрос прямо, то я не понял, как оно… Я просто не заметил, как. Это произошло и толком не осознал. Быстро и кроваво.
Возможно, если бы пришлось отвечать, то.
Но суда не будет. Мне нарисованы пределы допустимой самообороны, и оспорить этот момент некому. Не придет родня Беркута ко мне вопросы задавать… Вся его родня здесь, у памятника с атакующим беркутом.
Дочка маленькая, бабка старая.
Так что нет, Кирсан, не знаю я, каково. Это на самом деле.
— Не знаю, как человека, тихо отвечаю я. Я брата убил.
— Беркут был тебе братом? усмехается Кирсанов и дружески хлопает по гипсу.
— А то ты не знал… И чего играет, сука?
— Я не об этом.
— А я об этом.
— Мы с тобой всегда на разных языках говорили.
— Да, мне похуй, что приперся? не выдерживаю, грублю.
— По делу, Ольгович, не плачь только, что Славку-маньяка потерял, издевается Кирсан.
Я смотрю на него и холодно усмехаюсь. Ну давай, сука, беси меня.
Довольная рожа растянута в улыбке. А потом улыбка резко исчезает.
Он сует руки в карманы, еще раз оглядевшись, начинает перекатываться с носка на пятку, до дичи меня раздражая. Еще присвистывает какую-то бесящую хуйню, вроде немецкого марша.
— Что за дело? не выдерживаю я.
— Бабка Беркута копыта откинула. У него дочь осталась. Беленькая такая, глазастенькая. Милаха. Прям, как ты.
— Анечка? выдыхаю я.
— Да. Знаком?
— Лапа знакома. Где ребенок?
— Со мной.
Я резко встаю.
Нет, Кирсан отец опытный, я просто не хотел… А может наоборот нужно показать девочке, что папа умер, и я его похоронил?
Я замираю, глядя на внедорожник, откуда один из охранников Кирсана выводит маленькую девочку в сером пальто и белых сапожках.
— Беркут в детский сад и школу ее не отдавал. Она немного одичавшая. Людей боится, ничего не говорит, поясняет Кирсан.
Анечка отрывается от охранника Кирсана и бежит мне навстречу. Радостная, улыбается. Действительно милаха. Беленькая, симпатичная. Бежит ко мне, видно, издалека приняв меня за отца. А потом понимает, что я не папа. Останавливается, с опаской меня разглядывая. Я делаю шаг к ней навстречу и присаживаюсь, чтобы быть с ней на одном уровне.
Протягиваю руки.
— Я родной, говорю я ребенку, я твой дядя.
Аня хмурит бровки, как мы с Беркутом. Заглядывает за мою спину, на могилу.
— А почему красиво? очень медленно подходит ко мне. Боялась, робко совсем,. Но идет навстречу. Я жду, пока не достигает моих рук. Аккуратно беру ее к себе, и с Анечкой на руках поднимаюсь. Она боится. Пока боится. Она еще не знает, что дядька может заменить отца и стать самым близким человеком. Я-то знаю.
Аня пахнет клубничной жвачкой, кажется хрупкой и малюсенькой. Еще и легкой, так что я почти не чувствую в ребрах боли.
А Кирсан сказал, что людей боится. Вижу немного ошарашенную морду Михалыча. Он удивлен. Чему удивляться,. Это мой ребенок.
— Папа твой умер, поэтому так красиво. Вот, цветы ему купил, вздыхаю я, показывая Анечке могилу Беркута.
— А как это, умер? удивляется девочка, как мама? На небе?
— Его больше нет с нами.
— А с кем он?
— С дедом и твоей бабушкой.
И возможно с матерью. Но я для начала выясню, откуда у маньяка Беркута дочь, где на самом деле ее мать, а потом уже буду что-либо говорить. Ребенок, наверняка, с травмированной психикой. В школу не ходила.
Так и замираем мы втроем над могилой Славки.
Знал ли он, кто его будет хоронить?
Свадьба
— Ириска, ты такая … Лапа! Богданчик восторженно крутится вокруг меня, периодически протягивает ладошку, чтоб прикоснуться… И не решается. Я смущаюсь, разворачиваюсь к зеркалу, смотрю на себя.
И не узнаю.
Вроде и я, а вроде и.
Кто-то чужой смотрит на меня с той стороны амальгаммы. Какая-то незнакомка.
У этой незнакомки мои волосы, распущенные и свободно лежащие до поясницы. Но смотрятся они словно с рекламы дорогого шампуня, шикарной рыжей волной.
Еще у незнакомки мои глаза, обычные, карие.
Но сияют они, словно меня к сверхновой подключили.
И платье. Тоже мое. Ольга Владимировна, мама Игореши, настаивала на каком-то совершенно невероятном по красоте дизайнерском наряде,. Но я не захотела.
Свадебное платье моей бабушки, дополненное моей авторской вышивкой, немного ушитое и укороченное, смотрится, на мой вкус, гораздо интересней любого дизайнерского наряда.
Я смотрю на свои тонкие ноги, упакованные в дорогие туфли какого-то элитного бренда (тут Ольга Владимировна оторвалась, конечно), и думаю, что никогда не выглядела настолько… Красиво.
Не я в зеркале, определенно не я.
Мама не видит.
Много бы узнала о себе нового. По ее мнению, замуж надо выходить в приличном виде, в длинном белом платье, в фате.
А я в бабушкином платье.
Бабушка была ребенком семидесятых и уважала короткие наряды.
И замуж за деда выходила так же, как и я, простоволосой и в белом коротком платье-трапеции.
Я его только серебряными снежинками расшила.
Надеюсь, моему ледяному Демону понравится мой хрустальный наряд.
При мысли об Игореше привычно колет сердце.
Похоже,. Это теперь будет мое постоянное ощущение. Слишком по грани прошелся. И опять из-за меня. Опять!
Впору думать, что я одни несчастья приношу и пытаться избежать дальнейшего разрушительного действия.
Я хотела. Правда, хотела.
Но сначала Игорь лежал в больнице, и я не могла оставить его ни на минуту. Постоянно сидела рядом с его кроватью, разговаривала, плакала. Он был такой холодный, такой далекий и снежный.
На белой коже резко выделялись следы от ударов, которые оставил его брат.
Чудовищные синяки, гематомы, всеми цветами радуги распускались, не давая забыть о произошедшем.
Как-будто мне нужны были физические свидетельства!
Я ведь все видела. Всю драку.
После того, как разблокировала телефон и дозвонилась сначала дяде Игоря, а затем еще и Петру Григорьевичу, я отбросила телефон в сторону и начала ломиться в комнату. Не знаю, зачем, наверно, хотела, чтоб этот страшный человек, так похожий на моего любимого Демона, все же схватил меня.
Ведь я же ему нужна, так?
Зачем ему мой Игорь?
Пусть меня берет и убивает! Только не его! Не его!
Но Игорь закрыл балконную дверь с такой силой, что я не смогла открыть. Сначала лупила кулаками, а потом застыла, с ужасом наблюдая драку.
Они были такие похожие, два брата, старший и младший. Белые волосы, бледная кожа, голые по пояс, одинаково жесткие оскалы. И удары смертоносных кулаков.
Беркут бил Игоря, а я каждый удар ощущала на себе.
В какой-то момент, когда они сцепились и покатились по полу, я перестала понимать, кто из них кто.
И потом, когда мой Демон ударил брата в шею, я закричала. Потому что подумала, что. Это Беркут Игоря бьет. Дышать перестала. Заскребла по стеклу ногтями.
С улицы слышалась сирена, визг тормозов подлетающих машин… Все. Это было лишним сейчас, в моей концентрированной воронке горя.
А затем один брат отбросил в сторону другого и встал.
Пошел ко мне, все еще скалясь и бешено глядя.
Это был мой Игорь,. Но в тот момент он настолько походил на своего старшего брата, что мне стало не по себе. Жутко.
Я замерла, как стояла, упираясь ладонями в стекло, а Игорь подошел с другой сторону и положил свою окровавленную руку поверх моих пальцев.
И улыбнулся. И взгляд его, жесткий, жестокий, неожиданно поменял тональность. Стал теплее. Как всегда, когда смотрел на меня.
Я что-то шептала, сама не понимая, что именно, просто губы шевелились и все.
Ревела сирена, в дверь ломились люди… А мы с моим Демоном стояли, смотря друг на друга.
И только друг в друге ища поддержку и силы.
В больнице, когда Игорь очнулся, я уже не плакала. Смотрела только на него, запоминала. На будущее. Чтоб всегда в голове его образ был.
