два дня… и…
— Так, стоп, — встряхнуть его хочется, чтобы не смел ради женщины убивать себя. — Жизнь продолжается…
— Да какая это жизнь, Адам? — перебивает меня гневно. Хоть какой-то отклик мне пробудить в нем удается, пусть даже негативный. Уже что-то. Значит, не все потеряно, а в глубине отвесной скалы теплится огонек. — Весь смысл исчез вместе с ней. Ни жены, ни детей. Ради кого дальше тащить это все, — обводит рукой помещение. — Бабло я в могилу с собой не унесу, а передать некому.
Все слова и фразы, которые я мысленно подбирал в ответ, улетучиваются мгновенно. Потому что я понимаю, насколько Тимур прав. Только сейчас осознаю, что сам одинок, а деньги мои бесполезны. Ни здоровье купить не могу, ни ребенка. Разве что бабу в состоянии себе оплатить, да и здесь засада — хочется ту, которая не продается.
И какой во всем этом смысл?
— Я поэтому и продал часть своего бизнеса Бересневу за бесценок пару лет назад, — продолжает откровенничать Тимур. — Специально стоимость занизил, сославшись на мнимую убыточность. На тот момент все отлично у меня развивалось, но с уходом Оли стало ненужным, — выдерживает паузу. — А у Береснева семья большая, трое маленьких внуков. Им нужнее. А я… Дождусь, пока остатки дела сами сгниют. Вместе со мной, — взъерошив небрежную прическу, отворачивается от меня.
Остро желаю поддержать друга, но правильных слов нет. Отвлекаюсь на короткий сигнал планшета. Думаю, что на секунду, но цепляюсь взглядом за свежее входящее сообщение и задерживаюсь в электронной почте. Не могу отложить на потом — я должен знать немедленно! Торопливо открываю еще одно письмо из клиники. На этот раз там точно не мой анализ.
— Ну же, — нервничаю из-за медленного интернета и плохого сигнала в автосервисе. Секунды, пока загружается документ, кажутся мне вечностью.
Задержав дыхание, вчитываюсь внимательно.
— Отрицательный, — выдыхаю, отыскав проценты. — Минус один кандидат, — улыбаюсь.
Я должен воспринимать это как поражение, но я рад, будто идиот. Большой «зай» может быть спокоен и не переживать о сыне. Потому что пришел первый тест ДНК и показал, что мальчик не мой.
Вспоминаю, с каким трепетом суровый мужик относился к генетически чужому ребенку. А потом мельком скольжу взглядом по спорткару. Задерживаюсь на крыле, где до сих пор красуется рисунок Макса, накарябанный застежкой часов. Я приехал в автосервис, чтобы избавиться от дефекта наконец-то. Очередная попытка должна увенчаться успехом, и прямо в этот момент работники Тимура собираются побороть царапины.
Надо дождаться — и моя «лялька» будет выглядеть, словно только из салона. Но я зачем-то делаю шаг к машине. Оборачиваюсь лишь на миг.
— Тимур, не спейся, это не выход, — даю дружеский совет, на который он наверняка наплюет.
— С чего ты взял, что я пью? — складывает руки в карманы и буравит меня удивленно.
— У тебя такой вид… — окидываю его взглядом.
И впервые за всю встречу он выдает некое подобие ухмылки.
— Ты просто не терял никого, Адам, — каждое слово в душу проникает. — Тебе не понять, — Тимур отводит взгляд. — Когда каждый день думаешь о том, что мог сказать, сделать… Но не успел. И не дай бог тебе подобное испытать, друг, — желает искренне.
Дальше не слушаю. Приближаюсь к ребятам, взмахом руки прошу их отойти от спорткара. Приказываю покрыть рисунок прозрачным лаком. То ли чтобы уберечь металл от коррозии, то ли… сохранить «подарок» Макса. Мозг кипит, и я не в состоянии анализировать собственные поступки.
Извиняюсь перед другом за то, что время его зря потратил, но он лишь следит за мной задумчиво и хмыкает многозначительно.
— Тимур, а собственный автосалон ты не успел еще продать? — уточняю, погруженный в размышления.
— Нет. Собираешься машину сменить? — догадывается он. — Спорткар надоел, а ты решил новую игрушку выбрать? Или автомобили с царапинами в вашей семье восстановлению не подлежат и прямиком на свалку отправляются? — подкусывает меня, как в старые добрые времена. Но, будто запрещая себе свободно вздохнуть, вновь мрачнеет.
— Еще чего, никакой свалки! Это на память, — аккуратно хлопаю ладонью по крылу. — Но размеры «ляльки» меня больше не устраивают, — усмехаюсь, не сводя глаз с кривых фигурок под слоем лака.
— Я позвоню, тебя примут и проконсультируют, — соглашается Тимур и достает старый телефон с трещиной на дисплее. Надеюсь, гаджет не подведет своего аскетичного хозяина.
Выруливаю из автосервиса — и сразу мчусь на трассу.
У меня Васену выписывают, а я тут дурью маюсь — и вокруг консервной банки ношусь.
Ударяю по газам, как обезумивший.
Если повезет, Агата приедет за дочерью вместе с Максом и Ксюшей.
Ускоряюсь.
Правда, не знаю, что делать буду и как разговаривать с чертовкой. На месте разберусь. Придется импровизировать. Поддаюсь инстинктам, несвойственным мне эмоциям и дикому внутреннему порыву.
Агата
— Вас подвезти? — влетает в палату ненавистный голос, и нос неприятно щекочет лекарственный шлейф. — У меня как раз дневная смена закончилась, а в ночь я сегодня не заступаю, — больничные запахи становятся ближе. В какой-то момент оказываются вокруг, окутывают меня. Душат, проникая в легкие и сковывая их цепями.
Подаю Ваське руку, помогая ей слезть с койки, поправляю легкую юбочку, которую временно взяла из гардероба Ксюши. Привычные дочке джинсы будут давить на рану и натирать повязку, поэтому сегодня дерзкой малышке придется немного побыть принцессой.
— Я за рулем, — не оглядываясь, бросаю таким злым голосом, будто яд выплескиваю. Однако у Макара иммунитет. — Осторожнее, солнышко, — мгновенно меняю тон, поддерживая Ваську.
— Мам, мне не нравится, — бурчит она, прихрамывает и ковыряет юбку, что спускается ниже колен и прикрывает бинты. — Я теперь как Ксюша. Нас все путать будут, — открывает свой главный страх.
Моя девочка отчаянно борется за собственную индивидуальность. Боится потерять себя, стать невидимкой в тени сестры-воображули.
— Потерпи, — уговариваю ласково и по высокому хвостику ладонью провожу. — Макс, Ксю, рюкзаки не забудьте, — выкрикиваю в коридор, где нас терпеливо ждут дети.
— С каких пор ты за рулем? — не отлипает от нас Макар, идет следом. — Ты же раньше только до ближайшего столба могла доехать, — все-таки не может устоять от того, чтобы указать на мои недостатки. Но больше его метод не работает.
Впрочем, как и лицемерное внимание, которым он окружал меня и мою дочь все эти дни. Будто для него дело принципа — убедиться, что я до сих пор млею от одного его присутствия.
— Восемь лет прошло, Макар, многое изменилось, — смело зыркаю на него, но хватает меня на доли секунды. Отворачиваюсь от знакомого снисходительного взгляда. С трудом сдерживаюсь, чтобы не стереть ухмылку с лица
