всегда проходили в конференц-зале.
Почему они не в конференц-зале?
Нико сидел в передней части помещения рядом с дядей и Лукой. Джимми выглядел так, будто пытался сдержать тихий смешок, но двое других нет. Выражение лица Туза говорило, что он задушит меня, если я окажусь в пределах досягаемости.
Черные костюмы, тестостерон и сильное напряжение, пожирающее любой кислород, заполнили пространство. Никто, кроме Абелли, казалось, не сидели и не прислонялись к карточным столам на одной стороне комнаты, включая их дона Сальваторе, в то время как Руссо сидели на другой. А посередине сидел специальный агент, использовавший свой значок, угрожая законопослушным гражданам за то, что они заразились чувствами не к той девушке.
Его глаза смотрели на меня, кипя от гнева, говоря, что я окажусь в глубоком дерьме, если он застанет меня одну после этого. Я вдруг сильнее всего забеспокоилась о его реакции, чем о том, чтобы встретиться лицом к лицу с Тузом.
Ярость Кристиана остыла и обожгла мою кожу, когда его взгляд скользнул вниз по моему телу.
И тут я вспомнила о своем платье. Мое очень белое, очень мокрое платье.
Мои щеки вспыхнули, но я отказалась демонстрировать свое смущение, застегивая пиджак Винсента.
Слова были полны высокомерия и веселья.
— Сто баксов за то, что я могу сделать ее такой мокрой.
Это было глупое пари и еще более глупая шутка, но тот факт, что она исходила из уст Абелли, только усиливало напряжение. Что-то шевельнулось в воздухе. Легкое движение губ убийцы после убийства. Голодная собака, почуявшая запах крови.
— Следи за своим чертовым ртом, — рявкнул Лука. — Ты говоришь о жене капо.
Абелли, сидевший в центре комнаты, положив лодыжку на колено, усмехнулся.
— Капо на смертном одре. Теперь она практически честная добыча.
Я переминалась с ноги на ногу, ожидая малейшего намека, чтобы убраться отсюда к чертовой матери.
— Прикоснись к одной из наших девушек против ее воли и увидишь, как справедливо мы с тобой обойдемся, — прорычал Рикардо.
— Против ее воли? — Абелли рассмеялся. — Я мог бы заставить ее молить о моем члене в мгновение ока.
Навряд ли.
Сальваторе Абелли, казалось, был почти удивлен этим обменом репликами, а Туз просто сидел, откинувшись на спинку кресла, не торопясь остановить слова, которые летели из стороны в сторону. По его глазам было видно, как нелепо все это выглядит, но он, казалось, смирился с тем, что все так и будет. И я знала почему: я была идеальным экспериментом, чтобы увидеть, как семьи будут реагировать на насмешки друг друга.
— Продолжай смеяться, — сказал кто-то еще. — Все знают, что ты должен платить за любую киску, которую получаешь.
Раздалось несколько смешков.
Лицо Абелли побагровело.
— Я бы получил больше. Я расскажу тебе, как ощущается ее задница, Рус...
Не глядя в сторону Абелли, Аллистер вытащил из кармана пиджака пистолет.
Хлоп.
Выстрел отразился от стен и зазвенел у меня в ушах. Все, кроме моего сердца, замерло. Я смотрела, как Абелли сполз с кресла на пол.
Было так тихо, что я слышала каждую каплю воды, падающую с моего платья на бетонный пол. Кап... кап... кап.
Холодок пробежал по мне, когда Кристиан без тени эмоций убрал пистолет.
Тони Абелли вытер с лица брызги крови. Лука покачал головой. Туз взглянул на часы.
— Какого хрена, Аллистер? — прорычал Сальваторе.
Ответ федерала был таким же сухим, как и его холодные глаза.
— Он меня раздражал.
На мгновение воцарилась напряженная тишина, а затем комнату наполнил раскатистый смех Джимми, разогнавший напряжение, как красное море.
Боже, это безумие.
Я отступила назад, когда все взгляды внезапно обратились на меня.
— Хммм... я просто... да.
Я перепрыгнула через две ступеньки и исчезла за дверью.
Я практически бежала через клуб, мое бешено колотящееся сердце толкало меня наружу и обратно под дождь. Капля упала на мою разгоряченную кожу, как прохладная ласка.
Небо было темным, а улицы тихими. Не увидев ни одного такси, я скрестила руки на груди и направилась по тротуару к следующему кварталу.
Дверь клуба захлопнулась за мной. Я остановилась на месте, почувствовав его присутствие еще до того, как он произнес хоть слово.
Его холодное и жестокое убийство все еще играло у меня в голове, посылая дрожь тревоги по спине. Кристиан Аллистер не раздумывал дважды, прежде чем лишить кого-то жизни. Я внезапно испугалась того дня, когда он решит, что моя жизнь это слишком большое неудобство.
Я обернулась, думая, что здесь, на улице, лучше всего встретиться с ним лицом к лицу, чем где-либо еще.
Дождь размывал широкие плечи, синий оттенок костюма, красивые черты лица, но гнев в его глазах сиял, как вспышка молнии вдалеке.
Чем дольше он смотрел на меня, тем больше растягивалось напряжение, обволакивая и сжимая мои легкие. Его взгляд опустился на мое платье. Взгляд обжигал меня, начиная с груди, мокрой ткани, прилипшей к животу, и заканчивая гладкими голыми бедрами. Это было так же реально, как грубая рука, скользящая по моему телу; так же ощутимо, как прохладные капли дождя на моей коже.
Он нарушил молчание.
— Я отвезу тебя домой.
Это могло бы быть великодушным предложением, но недовольство в его голосе, словно он предпочел бы заняться чем-то другим, все испортило.
Покачав головой, я открыла рот, чтобы отказаться...
— Я не спрашиваю тебя, Джианна.
Я прикусила язык. Если я буду спорить с ним, он, без сомнения, отнесет меня, брыкающуюся и кричащую, к своей машине. И у меня больше не осталось сил бороться с ним.
Мы бок о бок вошли в гараж. Моя кожа светилась как маяк при каждом его движении. Пульс прыгал в такт его шагам. Дыхание прерывалось с каждым мимолетным прикосновением его руки к моей. Напряжение, возникшее между нами, становилось все сильнее с каждой секундой. Дергая, пока не грозило сломаться.
— Что на тебе надето?
Он произнес это спокойно и медленно, но гнев был слишком тонким, чтобы его можно было скрыть.
— Dolce and Gabbana.
— Пиджак?
Я прикусила нижнюю губу.
— Дай угадаю, это из коллекции Винсента Монро.
Я не отрицала.
Он покачал головой, сардонически выдохнув сквозь зубы.
Неуверенность скользнула по моей спине. Он, без сомнения, злился на меня за то, что я прервала его дурацкую встречу, но я не могла сдержать разочарования в ответ. Не с этим давлением в груди, которое, казалось, расширялось от одного
