чтоб нахрен послать окончательно, а он…
Тут Риска останавливается, прямо на полном ходу, настолько неожиданно, что я, на инерции, пролетаю еще пару метров и только потом торможу, разворачиваюсь к ней.
Подхожу ближе, смотрю в красное лицо.
И такое на нем смущение написано, что становится все понятно. Кристально ясно.
— Приставал?
Вот Сом скот, конечно! Пусть ему Игорь яйца вырвет там!
— Поцеловал… — шепчет Риска еще слышно, опускает голову. Смущается.
Блин, никогда бы не подумала, что такая отвязная с виду девчонка может так смущаться.
— Силой, что ли? — уточняю, вспоминая почему-то свой опыт насильного поцелуя… Совсем недавний. Ох, горячий! Если у Риски хотя бы в четверть такие же впечатления, то смущение можно понять.
— Да… — она вздыхает, отходит к огромному окну, присаживается на подоконник. Я сажусь рядом.
И жду.
Пусть сама рассказывает, тут не поторопишь. Да и дверь отсюда хорошо видно, если вдруг будет гвалт и охрана понесется, значит, там, на крыльце, все серьезно.
— Понимаешь, я сама виновата, — неожиданно признается Риска, — я его обхамила опять. А он… С цветами приеха-а-ал…
Она неожиданно всхлипывает, тихо и горько, и я тянусь обнять худенькие плечики. Почему-то затапливает нежностью, словно она — моя сестренка младшая, глупенькая. Влюбленная.
Так странно это все. Вроде, и подружки у меня имеются. Имелись. Маринка та же… Но никогда я ни к одной из них ничего подобного не испытывала. А тут девочка, которую едва несколько дней знаю… И ощущение, будто родная. Интересно, бывает так, чтоб с первого взгляда? Если любовь с первого взгляда бывает…
— Он приехал… А я его цветами по роже…
— Розами? — уточняю я.
— Ага. Метровыми.
— Это как ты смогла-то?
— Как-как… Размахнулась неожиданно… И вот. А он кровь с губ вытер, глянул на меня так… Ну, знаешь, морозом пробило аж. И поцеловал.
— А ты?
— А я — дура!
Вздыхаю, обнимаю сильнее. Понравилось, значит, ей.
Дура. Все мы дуры…
— А потом Игореха из дома вылетел… И они с Сомом подрались. Их охрана разняла. А Игореха сказал, что теперь только с ним буду приезжать и уезжать. И никуда вообще из дома. А если сбегу, то папе вломит. А папа… Он не будет разговаривать. У меня и так последнее предупреждение… А потом… В Англию, в закрытый пансион для девочек.
— Сурово…
— Не то слово. А я не хочу в Англию! Там у парней морды, как у лошадей! Все страшные-е-е-е… А тут Сом этот… И чего пристал?
— Ну… Сомик у нас тот еще скот… Любитель нежного мяска…
— Да? — Риска прекращает плакать, смотрит на меня вопросительно, — то есть, если дать, то может отстать?
— Э-э-э… — мне что-то совсем не нравится внезапное умозаключение моей подруги, — ты что-то не так поняла…
— О! — прерывает она меня, глядя в сторону двери, — не подрались, похоже!
В ее голосе нотки сожаления, но я предпочитаю не заострять на них внимание, от греха подальше.
И тоже смотрю на входную дверь.
Там как раз вваливается толпа с улицы, лица у всех возбужденные, что-то громко обсуждают.
Над общей массой возвышается Немой, смотрит по сторонам, выглядывая кого-то.
И я даже знаю, кого, а потому торопливо прячусь за кадку с большим растением.
— От Лексуса прячешься? — деловито уточняет Риска, — он в другую сторону пошел. И все его придурки с ним. И Игореха мой. Помирились, похоже. Может, все обойдется?
— Надеюсь…
Тут нас прерывает звонок на первую пару, и мы с Риской расходимся по разным аудиториям.
Я топаю на второй, где у нас сегодня некстати философия.
На редкость нудный предмет, и препод, который его ведет, тоже нудный, противный мужик с брюшком и привычкой пялиться на коленки студенток.
Если опоздаю, посадит на первый ряд и будет все две пары маслить своими свинячьими глазками.
Я тороплюсь, теряю бдительность, отчего-то поверив, что , если вся свита во главе с бывшим умелась в другой коридор, то дорога безопасна, и потому , естественно, оказываюсь в ловушке…
Сколько у нас в универе укромных местечек, оказывается! Вот так учишься-учишься, и вообще не в курсе, как легко и быстро тебя можно затащить в малопросматриваемый угол. И сделать там все, что угодно…
Немой, прижимающий меня к холодной стене неподалеку от кабинета философии, явно хочет что-то сделать. Неприличное.
Очень неприличное.
Это намерение легко читается на его физиономии, и осознание, что меня прямо сейчас, прямо тут могут поиметь, вводит в ступор.
Надо сказать, что с момента начала наших… э-э-э… отношений с Захаром, я из этого ступора вообще редко выхожу. Перманентное мое состояние, похоже.
Нелепо упираюсь в широченные плечи, в панике оглядываю пустой коридор за его спиной. Сейчас пустой. Но в любой момент кто-то может пойти! Как я буду объяснять все? Как я вообще выглядеть буду?
Захар смотрит гневно, яростно, словно я в чем-то виновата! И это неожиданно меня тоже наполняет злостью.
Да что за бред?
Он говорить умеет же! Почему не пользуется навыком?
Или бессловесная коммуникация доходчивее?
С этим не поспорить, но надо эволюционировать до человека говорящего уже.
— Захар… — так и быть, начинаю первая. Показываю положительный пример. — Захар, чтоб тебя! Пусти! Ты чего, с ума сошел?
— Какого хера… — низкий рык раскатывается по гулкому коридору, эхом отдается по стенам. Да блин! Еще бы в громкоговоритель объявил! — Какого хера он говорит, что ты до сих пор с ним?
Та-а-ак, понятно. Пообщались, значит, мальчики. Доверили друг другу тайны. Надеюсь, все же не все.
— А почему бы ему про это не говорить? — язвительно спрашиваю я, — пусти, сказала!
Бью по массивным волосатым предплечьям, отбиваю, конечно же, себе ладони, и, главное, без видимого эффекта и пользы.
— То есть… — он прижимается сильнее, глаза горят дико. Мне тяжело дышать, ноги подламываются от эмоций, — то есть, ты со мной трахалась… А теперь с ним? Да? Да?
Ну а вот тут меня уже ничего не сдерживает, естественно.
Захар мощно огребает по небритой роже, так, что щека становится красной, я, ощущая онемение в отбитой ладони, только скалюсь злобно:
— Пусти, урод! Если я шлюха, какого хрена держишь?
Он не пускает.
Смотрит. Дышит. Держит.
— Я так не говорил, — наконец, выдавливает сквозь зубы.
