чтобы между нами не стояло все то, что сейчас стоит: выборы, его жена… При каждой мысли об Алине душу на части разрывает. Умом я понимаю, что, скорее всего, брака у них давно нет, это чистая фикция, но все равно больно коробит.
Ну почему жизнь так несправедлива!? Почему мне так не везет с мужчинами!?
Почему я влюбилась в женатого конкурента???
Влюбилась…
Смотрю на Льва, и сердце сжимается, трепыхается, рвется к нему. Переплетаю наши пальцы. Хочу касаться его, чувствовать. У меня сейчас не самый лучший вид, голову последний раз мыла в реке, но Лев смотрит на меня с такой нежностью, с таким трепетом. Я, должно быть, гляжу на него точно так же.
— Спасибо тебе большое, — шепчу.
— Ну что ты. Совсем не за что.
— Ты вытащил меня из реки.
— Я не мог иначе.
— Ты знаешь, что я не умею плавать?
— Нет, — слегка удивляется. — Я не знал.
— Ну вот, теперь знаешь. Ты уже дважды спас меня от смерти, — вымучиваю улыбку. — Если бы не ты, я бы или замерзла на дороге, или утонула в реке.
— Я так и не спросил у тебя, а куда ты тогда ехала на арендованной машине?
Лев улыбается так по-доброму, что на душе становится тепло. Улыбаюсь ему в ответ.
— Да никуда конкретно. Просто осматривала окрестности Печорска.
— В коктейльном платье и на каблуках? — недоверчиво выгибает бровь.
Тихо смеюсь.
— Ну да… А что? Я люблю одеваться красиво даже без повода. Почему-то люди думают, что для красивой одежды нужен повод. А я так не считаю. Знаешь, когда я работала в Минфине, часто приходила в красивой одежде, и коллеги все время спрашивали, по какому случаю я так оделась. Я отвечала, что просто так, без случая, и мне не верили.
— Ну это, видимо, те самые люди, которые держат в серванте фарфоровый сервиз для какого-то особенного дня.
— Ага. Вот только этот особенный день чаще всего никогда не наступает.
Лев ухмыляется и поднимает голову к потолку. Долго смотрит на хрустальную люстру, о чем-то думая.
— Это квартира моей бабушки, — говорит через некоторую паузу. — Эту люстру ей привез дедушка из Чехословакии, — я тоже поднимаю глаза в потолку и гляжу на множество прозрачных хрусталиков в позолоте. — И вот всю жизнь эта люстра простояла запакованная в гараже. Бабушка умерла, но так и не повесила ее в квартиру.
— Почему? — удивляюсь.
— Потому что она считала, что перед тем, как повесить эту люстру, сначала нужно сделать ремонт.
Мне и смешно, и грустно одновременно.
— И кто в итоге повесил люстру?
— Я. Но, к сожалению, уже после смерти бабушки.
Мы погружаемся в грустное молчание, и я ловлю себя на мысли, что со Львом мне уютно даже молчать. Через несколько минут он встает, чтобы подать мне лекарства. За неделю Быстрицкий выходил из квартиры только в магазин или аптеку. Мне любопытно спросить, что он сказал жене, но решаю не тащить сюда Алину. Хотя при каждой мысли о ней начинаю раздражаться и злиться.
Еще через несколько дней я окончательно встаю на ноги, и ко мне возвращается мой прежний голос. Дела не ждут, Мельников уже завалил меня сообщениями и звонками. Но мне все меньше и меньше хочется возвращаться к предвыборным будням.
Лев все еще не уезжает. В какой-то момент мне вовсе начинает казаться, что мы живем вместе. Только спит он не со мной в спальне, а в зале на диване. Хотя его прикосновения становятся смелее, поцелуи настойчивее.
И я снова начинаю метаться, сомневаться. Хочу его прогнать, но в то же время хочу, чтобы не уходил. На одиннадцатый день решаю поехать в штаб. Встаю с утра пораньше, иду в душ, потом укладываю волосы, одеваюсь, крашусь. Лев, к слову, тоже при полном параде заглядывает в спальню.
— Ты куда?
— Пора возвращаться к делам.
— Да, мне тоже, — вздыхает.
— Мы снова соперники, — бросаю язвительно, глядя на Льва в зеркало.
— Да брось, какие мы соперники.
Быстрицкий все еще считает, что я ему не конкурентка. Это только больше азарта придает. Мне всеми силами хочется доказать Льву обратное.
— А что ты сказал жене, когда уехал из дома на одиннадцать дней?
— Ничего. Я перед ней не отчитываюсь.
— То есть, ты просто не появляешься дома почти две недели и даже ничего ей не говоришь? — разворачиваюсь корпусом к Быстрицкому.
— Я общаюсь каждый день с сыном. А перед Алиной я отчет держать не обязан.
Быстрицкий спокоен и невозмутим, как слон. Как будто исчезнуть из семьи на две недели и не предупредить супругу — это нормально. Не то что бы мне обидно за Алину, но просто меня бесит сам подход.
— То есть, это у тебя вот такое видение семьи? — я делаю несколько шагов ко Льву.
— Что ты опять бесишься, Ира? — Лев опускает руки мне на талию и рывком притягивает к себе вплотную. — Ты разве еще не поняла, какие у меня отношения с женой?
— И ты считаешь такие отношения нормальными!? — завожусь еще больше.
— Нет, не считаю. Я хотел бы других отношений с женой. Но и жену тоже хотел бы другую.
— Это кого, например? Ту Марину, что я отправила на шоу? — сочится из меня змеиный яд.
— Например, тебя.
Я осекаюсь, пораженная услышанным. Он же это не серьезно? Пользуясь заминкой, Лев впечатывает меня в свое тело и склоняется над губами.
— Ира, ну хватит уже, — произносит перед тем, как поцеловать.
Не хочу отвечать на поцелуй. Но Лев одной рукой стальной хваткой держит за талию, второй за затылок. Против моей воли его язык проникает в рот. Этот поцелуй уже не разорвать. А чем дольше он длится, тем сложнее мне сопротивляться.
Лев упирает меня в стену и продолжает терзать поцелуем. Ну и в какой-то момент я сдаюсь. Я снова слабачка, которая не смогла устоять перед Быстрицким. Мы целуемся жадно и отчаянно, как будто всю жизнь этого ждали. Земля под ногами плывет, голова кругом идет, это все делает со мной он, Лев.
— Мне… — пытаюсь выговорить сквозь поцелуй, собирая в кучу остатки здравого смысла. — Надо… по… делам…
— Подождут твои дела. И мои тоже подождут.
