class="p1">Быстрицкий идет ниже, к шее, к зоне декольте, которая, как назло, слишком открыта. Я опускаю веки, поддаваясь секундной слабости. Где-то на задворках сознания орет пожарная сирена, требуя немедленно остановиться.
— Ты женат, — предпринимаю последнюю попытку.
— Я разведусь.
— Все вы так говорите.
Лев на мгновение отрывается от моей шеи и заглядывает в лицо.
— Дурочка, я влюбился в тебя прямо там на дороге.
Снова целует в губы. Против такого аргумента я точно не могу устоять. Боже, я типичная баба, которая развесила уши. Почему я вообще в это верю? Как мне оттолкнуть его от себя? Как мне прекратить это сладкое безумие?
Почему я такая слабая!?
Мысли пчелиным роем жужжат в голове, пока Лев подхватывает меня за талию и в несколько шагов преодолевает расстояние до кровати. Мы валимся на нее, продолжая целовать друг друга. Внизу живота разливается сладкая истома, требующая большего, чем поцелуй. Его ладонь у меня под платьем, идет вверх по ноге. Тонкие колготки двадцать ден совсем не защищают от откровенных прикосновений.
— Ах, — вырывается из груди, когда ладонь Льва гладит по внутренней сторону бедра.
Почему это так прекрасно? Почему именно с Быстрицком?
Через пару минут я уже извиваюсь под ним и стону. Еще через минуту мое платье летит на пол. Затем я расстегиваю пуговицы на его рубашке. Хочу расстегнуть их сама. Просто до смерти хочу.
Снимаю ее, бросаю к своему платью. Снова жадный поцелуй, снова выгибаюсь дугой, позволяя снять с меня оставшуюся одежду. Провожу дрожащими пальцами по его крепкому торсу, кубикам пресса. Иду до дорожки волос, что ведет под брюки, и сжимаю бедра от нетерпения.
Ремень, пуговица, замок на ширинке. Его брюки рядом с моим платьем и бельем. Все, это точно конец, финиш. Но я не могу остановить это безумие, оно сильнее меня. Под ласками его рук и пальцев проваливаюсь в пучину небытия. На секунду меня отрезвляет только звук рвущейся фольги презерватива. Но всего на секунду.
Изнываю от нетерпения, как взбесившаяся мартовская кошка. И вот наконец-то это наступает. Одновременно издаем громкие стоны, сердца бьются в унисон. А может, у нас и вовсе одно сердце на двоих. Прижимаю Льва к себе, закрываю глаза и проваливаюсь в бездну.
Сейчас все вторично, все потеряло значение. Выборы, его жена и что там еще стоит между нами. Все не важно. Существуем только мы. Лев резко переворачивается на спину, оставляя меня сверху. Целую его, продолжая двигаться.
Нас невозможно остановить. А самое главное — мы не хотим. А после яркой вспышки, разрывающей все тело на атомы и выбивающей воздух из легких, я еще долго лежу на груди Льва, слушая его ровное сердцебиение. И понимаю, что ни о чем не жалею.
Лев
— Все-таки ты затащил меня в постель, — Ира недовольно цокает мне в шею.
— Ты вроде как была не против.
Обнаженная Самойлова почти лежит на мне. Тепло ее тела греет лучше любого одеяла. Я обнимаю Иру за спину обеими руками, нос улавливает ее фруктовый запах, и от спокойствия и блаженства веки сами опускаются. За окном холодно и сыро, а с Ириной так уютно, что вообще никуда идти не хочется. Лежать бы с ней так вечно.
— Ты меня соблазнил, — вяло протестует.
— Нельзя соблазнить человека, если он сам не хочет быть соблазненным.
Она смеется, а потом аккуратно целует меня в щеку. Я тут же переворачиваю Иру на спину и оказываюсь сверху. Снова хочу ее. Занимался бы с ней сексом сутками напролет.
У меня разный секс был с разными девушками, но вот так, как с Ирой, еще не было. Даже словами не могу это выразить. Здесь что-то другое, не просто оргазм, который испытываешь каждый раз, когда кончаешь. С Ирой к оргазму добавляются чувства, осознание того, что это именно она, и вместе микс ощущений разрывает на атомы каждую клетку тела. Даже просто целовать ее мягкие губы и бархатную кожу — уже неописуемое наслаждение.
Мы валяемся в кровати до вечера. Занимаемся сексом, о чем-то болтаем, смеемся, потом снова занимаемся сексом. Затем перемещаемся на кухню, находим что-то в холодильнике, но быстро забываем про еду, когда я вжимаю Иру в столешницу и задираю вверх ее короткий шелковый халатик, под которым нет белья.
Сейчас мы оба не думаем о выборах и о куче других проблем, которые нам предстоит решить, чтобы быть вместе. Просто растворяемся друг в друге. Просто кайфуем от долгожданной близости. И спать мы наконец-то ложимся вместе, впервые за все эти дни, что я у Иры.
— Ты мне сказал, что влюбился в меня на дороге, — напоминает, прижимаясь ко мне под одеялом.
— Да.
— Вот прямо влюбился?
— Да, с первого взгляда. А ты в меня разве нет?
— На дороге точно нет.
— А не на дороге? — выгибаю бровь.
Самойлова мнется, и мне даже кажется, что слегка краснеет, хоть в темноте и не могу толком разобрать.
— Не на дороге, может быть, и да, — произносит совсем тихо.
— Что-то ты мне слишком витиевато в чувствах признаешься. Ирина Максимовна, где ваше красноречие? Я знаю, что вы умеете задвигать красивые спичи.
— Отстань, — бьет меня кулачком в плечо.
— Не отстану, пока не скажешь.
Я перекатываюсь на Иру сверху и пытливо смотрю.
— Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? — злится.
— То же самое, что я сказал тебе утром.
— Быстрицкий, ты невыносим и ужасен! Слезь с меня, я хочу спать.
— Это не то, что я хотел услышать.
Ира обреченно выдыхает.
— Я в тебя влюблена, — произносит так, будто делает мне великое одолжение. — Доволен?
Громко смеюсь. Самойлова не была бы собой, если бы как-нибудь не съязвила. Я понимаю, что для Иры произнести эти слова — очень большой шаг. Она совершенно точно не из тех людей, которые разбрасываются подобными признаниями.
— И я в тебя влюблен, — целую мягко в губы. — По уши. Как сопливый подросток.
Ира за секунду смягчается и расплывается в довольной улыбке. Я возвращаюсь на свою половину кровати. Прижимаю Самойлову покрепче к себе и проваливаюсь в сон.
Утром я жду, что Ира будет язвить, беситься, напоминать о выборах и о том, что мы соперники. Но нет, ничего такого не происходит. Мы вместе завтракаем, собираемся и по
