наживное. Привыкла к одному, привыкнешь и к другому, — сказала она так, словно вопрос с Кораблёвым был решён. — Это процесс. Как говорила Белоснежка: «Спасибо этому гному, пойду к другому».
— Я не хочу, Ир, — Аврора закрыла лицо рукой. — Не хочу к другому. Я хочу домой.
Губы предательски задрожали.
— Ну, мать, — Ирка погладила её по спине. — Что же поделаешь, если оно так. Плохо. Неправильно. Несправедливо.
— Только не вздумай сказать: мне жаль, — буркнула Аврора. — Тошнит от этих «жаль», — она шмыгнула, вытерла набежавшие слёзы.
— А что тут ещё скажешь? Мне жаль, — пожала плечами Ира.
— Да, я понимаю, нам всем искренне жаль, когда с кем-то случается плохое, но у всех свои заботы, свои проблемы, и надеяться всё равно приходится только на себя. Ты никому не нужен. То есть ты и до этого был никому не нужен, но понимаешь это только в такие моменты.
— Это хорошо, что ты злишься.
— Я не злюсь. Но это всё равно плохо. — Аврора вернулась на табуретку. Упала, как пыльный мешок. — Плохо, потому что неконструктивно. — Ткнула чайной ложечкой в «хризантему», распустившуюся в кипятке. Размешала. Отхлебнула. Вспомнила, как её поил чаем Демьян. И про адвоката тоже вспомнила, про своё сомнительное будущее, свободу, висящую на волоске.
— Хорошо бы чем-то заняться, — она прикусила губу. Чешуйка обветренной кожи оторвалась с кровью. Во рту появился металлический привкус. Романовский всегда ругал её за эту привычку. — Знаешь, есть одно любопытное исследование. — Аврора промокнула губу тыльной стороной ладони, равнодушно вытерла руку.
Ирка шарахнула рядом своей табуреткой. Села, подпёрла кулаком щёку.
— Что за исследование?
— О том, как бороться со стрессом, — ответила Аврора. — Стрессы они бывают разные, но самый опасный из них — неконтролируемый. Тот, к которому нельзя приспособиться, его не избежать, не предсказать, когда он закончится. Это куда более разрушительно, чем любой другой стресс, с которым можно что-то сделать. Например, мы можем спокойно слушать противный громкий звук, если у нас есть кнопка, которой его можно отключить. А вот если такой кнопки нет или она недоступна — это разрушает. Эксперимент, как обычно, проводили на крысах. Две группы грызунов подвергали ударам электрического тока, а затем измеряли степень поражения слизистой желудка и уровень выброса гормонов. При этом одна группа крыс не могла сделать ничего, а вторая тоже не могла ничего сделать с током, но у них была деревянная палочка. И эту палочку можно было грызть. Так вот, крысы, у которых была палочка, пострадали меньше. Самый важный вывод, который вынесли из этого опыта нейрофизиологи — сделайте свой стресс субъективно контролируемым.
— Грызите палочку? — усмехнулась Ирка.
— Именно. Главное — что-то делать. Неважно что. Если не знаешь, что будет завтра, и никак не можешь на это повлиять, как в моём случае, грызи палочку. Рисуй картину, вяжи свитер. Во-первых, некогда будет паниковать — ты при деле. А, во-вторых, в итоге у тебя будет новый свитер.
— Хм, — потёрла отдавленную щёку Ирка. — И какую палочку будешь грызть?
— Не знаю. Возможностей масса. Я, кстати, сняла квартиру с таким же электрическим пианино… О, слышишь? — подняла Аврора палец, заставив Ирку прислушаться, словно та и сама не слышала, что Андрей осваивает клавиши. — А ещё там станок есть, такой, знаешь, с двумя поручнями, как в балетном классе. Вот выбираю, что буду осваивать.
— Нельзя быть такой умной, Аврора. И такой правильной тоже нельзя, — покачала головой Ирка. — Ну нет бы как все нормальные люди, нажраться в сопли, наброситься на мужа с кулаками, оттягать ту бабу за космы. Нет, она свитер вязать, станок осваивать. Тьху на тебя!
— Сама ты тьху! — отмахнулась Аврора. — Меня, кстати, жена Кораблёва в аэропорту с ног сбила, я говорила?
— Нет, — удивилась Ирка.
— Оттолкнула с дороги вместе с чемоданом и не обернулась.
— Ничего себе, — присвистнула Лебедева.
— И даже её я не обложила матом, хотя имела полное право, а ты: с кулаками, за космы. Не умею я, Ира.
— Ничего, в тюрьме научат, — хмыкнула та.
— Вот ты… — покачала головой Аврора.
— Что есть, то есть, — улыбнулась Ирка. — И как она тебе? Ну, помимо того, что сука и хамка.
— Ну, такое… Я особо не рассмотрела, конечно, больше со спины. Высокая, стройная, ухоженная. Брюнетка.
— А на морду лица?
Аврора пожала плечами.
— Типичная брюнетка. Демьян так и не рассказал, из-за чего они поругались и какие у неё были планы, что участие мужа в важном для него проекте так бедняжку «расстроило», — показала Аврора кавычки. — Но её это так задело, что она влепила ему пощёчину, объявила, что подаёт на развод и понеслась как фурия, расталкивая людей.
— Ну, знаешь, даже если ты в жопе — не обязательно быть говном. — Ирка встала. Сделав два шага, остановилась и вдруг заржала. — Слушай, а ты, случайно, не назло ей с Кораблёвым переспала? Кулаками ты, может, и не умеешь, но так даже изысканней.
— Только об этом и думала, как бы позаковыристей ей отомстить, — усмехнулась Аврора.
— Давай по шампанскому, — достала Лебедева из холодильника бутылку.
— Давай лучше сходим к Воскресенскому. Пока я тут. Ты обещала!
— А ты что опять проспорила? — Ирка невозмутимо срывала с горлышка фольгу. — Романовский умолял тебя вернуться? На коленях?
— На колени я ему встать не позволю, даже если попытается. У него всё же артрит. И унижать не буду. Он и так в отчаянии.
— Но… — вставила Ирина, откручивая проволоку.
— Без «но». Я сказала ему, что изменила.
— Лебедева, ну ты, как всегда, — с укоризной покачала головой Ирка. Скривилась, с силой ухватившись за пробку. — Зачем?
— Если он это примет, я вернусь. Не сразу, не вот прям щаз. Дам нам обоим время, а потом, наверное, попробую. Сейчас мне кажется, что я смогу попробовать. Моя мать, например, смогла.
Шампанское открылось с хлопком.
— На самом деле получается у многих. — Поставила на стол бутылку Ирка, тяжело вздохнула. — Но уже не в вашем случае. Бабы часто прощают, мужики — нет. Это он тебя теперь не простит и будет считать себя
