надо тебя посадить? — Встала Ирка у кухонного стола.
На газовой плите закипал чайник. Аврора сидела у окна на табуретке, поставив ноги на перекладину, и рисовала на пыльном подоконнике сердечки. Судя по оставшимся на пластике прямоугольным отпечаткам, совсем недавно там стояли ящики с рассадой.
— Ну, сажать меня, может, и не обязательно, но обязательно, чтобы пятьдесят миллионов присудили Минздраву.
— Видать, кого-то ждут серьёзные неприятности, если даже на деньги похрен, лишь бы жопу прикрыть — остаться при кресле и при мундире, а не на Калыму за растрату.
— Видать, — вздохнула Аврора, пронзая сердечко стрелой.
Ирка смахнула влажной тряпкой её художества.
— Говорят, все девушки делятся на два типа: романтичные и хозяйственные, — сказала она. — Первые, увидев пыльную поверхность, рисуют на ней сердечки…
— А вторые — ты, — улыбнулась Аврора.
Ирка бросила тряпку в раковину. Выключила закипевший чайник.
— Хорошо, что у тебя теперь свой адвокат, — взяла она с подставки для посуды две кружки.
Аврора замерла. Вспомнила, как Романовский был недоволен, когда она сменила адвоката, как давил, чтобы вернулась к старому. Видимо, адвокат тоже был «нужный», которому поставили задачу, и он её должен выполнить, на Аврору ему плевать.
В памяти всплыли круглые очки, чеховская бородка и бесстрастный взгляд Красина. Воистину, всё, что ни делается — к лучшему. Ей бы и в голову не пришло, что адвокат куплен. Но подумалось, что на Красина тоже будут давить.
— Надо бы позвонить, предупредить его, — сказала она вслух.
— Позвони, — поставила прямо на широкий подоконник кружки с кипятком Ирка. — Слушай, а чего мы чай? Надо пианину-то обмыть, — кивнула на красивую бутылку «МОЁТ» на столе.
— Хоть в холодильник поставь. Тёплое же.
— Скажите, какие мы балованные. Шампанское им холодное подавай. Чашки с блюдцами, — хлопнула та дверцей холодильника.
— Блюдца не обязательно, — посмотрела Аврора на «офисную» кружку, что каждому хоть однажды, а дарили на праздник. — А вот от чая не откажусь.
— Хризантему будешь?
Чай из скрученных особым образом чайных листьев, что в горячей воде распускались цветком, они первый раз попробовали с Иркой на чайной фабрике на Хайнане.
— Это я у наших местных китайцев купила, — ответила Ирка на невысказанный вопрос, доставая банку «хризантемы». — Вкус, конечно, не тот, но пить можно, — скрутила крышку, бросила Авроре в кружку тугой шарик с розовыми лепестками в середине. — Тебя, может, покормить?
— Не, поесть я успела до того, как мы с Романовским начали ругаться. Спасибо.
— Ну смотри, а то мать сковороду макарон по-флотски сделала. Андрей только их и ест.
Аврора снова покачала головой.
— Какие, блин, макароны, Ира, — отмахнулась она.
— Вкусные, какие, — открыла та крышку и зачерпнула ложкой прямо со сковороды. — М-м-м… соглашайся, — сказала жуя. — Ещё тёплые.
— Я сейчас, знаешь, о чём думаю, — не хотела, но встала Аврора, взяла ложку. Пахло вкусно. Жареным фаршем, лучком. Да и рожки такие хорошенькие: маленькие, крючком, из детства, «советские». Их повар выбирал всё больше конкилье, фузилли и прочие фетучинни. Он даже обычную вермишель называл «вермичелли», правильно, по-тоскански, что значило «маленькие червячки» и аппетита не прибавляло. — М-м-м… вкуснотища, — тоже жуя, подтвердила Аврора.
— И о чём ты думаешь? — засунула в рот ещё ложку макарон Ирина.
— Это не меня, Романовского дожимали, — ответила Аврора. — Ему делали больно. Да так, чтобы и не думал сопротивляться и больше не перечил, а то будет хуже. А он пытался меня защитить.
— Вот только не начинай, — положила ложку Ирка. — А то ещё чуть-чуть ты и о том, что с Кораблёвым переспала, пожалеешь.
— Может, и пожалею, — пожала плечами Аврора и тоже отложила ложку. — Я вчера на экскурсии поймала себя на мысли, что мне с ним не о чем говорить. Я ему про статистику — он мне о производстве медовухи. Я ему о Шопене — он мне об историческом фестивале, на который нужно канистр восемьдесят медовухи, я ему о Ветхом Завете, он мне…
— О полезных свойствах медовухи?
— Угадала, — кивнула Аврора. — Я, конечно, утрирую, с ним интересно, только это с Романовским я могла до хрипоты спорить, что предложить своих невинных дочерей, вместо ангелов, которых хотели изнасиловать жители Содома, как написано в библии, это не гостеприимство. А он мне, что Лот, как хозяин, нёс ответственность за гостей. Таковы были нравы того времени: гости дороже дочерей. Демьян мне на это фейспалм.
— Что это вообще за дичь? — скривилась Ирка.
— Это Ветхий Завет, Ира. С этой истории и пошло название "содомиты" в том значении, в каком мы его знаем. Или Хам, например. Имя одного из сынов Ноя, что увидел пьяного отца, спящего без порток, и посмеялся над ним, ещё и братьев позвал посмотреть, показывая пальцем на то, что увидел. Оттуда и пошло нарицательное — хамство.
— Ну скажем, я тоже этого не знаю. И что, мне не о чем с тобой поговорить? Шопена не отличу от Вагнера, про статистику уверена, что она безбожно врёт и не заслуживает внимания. А вот про медовуху послушала бы. Сейчас самогоноварение в тренде. Моя даже аппарат решила купить, — кивнула она в сторону маминой комнаты. — Я бы проконсультировалась у знающего человека.
— Да уж, ты бы проконсультировалась, — усмехнулась Аврора. — Но я не о том, что у нас разные интересы или культурный код. — Она упёрлась руками в стол.
— Ты о том, что от него никакого толку, одно удовольствие? — улыбнулась Ирка. — Тебе не кажется, что ты придираешься? Выискиваешь у его недостатки? Пытаешься обесценить то, что между вами случилось?
— Я не обесцениваю, Ира, не обесцениваю. Я просто скучаю по мужу. — Аврора тяжело вздохнула. — По всяким глупостям, нашим маленьким ритуалам. Когда он заканчивает за мной предложения. Знает, на какой стороне кровати я сплю. Помнит, что не выношу брошенное на пол бельё, особенно в гостинице с их грязнущими паласами. Я по ним даже босиком не хожу, брезгую. А Демьян… другой. Он иначе целует, иначе себя ведёт. Он чудесный. Интересный, заботливый, внимательный. С ним было хорошо. Но он… неродной, что ли. Чужой.
— Пока чужой. Пока, Аврора. Всё это
