и прижал к лицу. Уткнулся носом в запястье с тонкой кожей.
Как она вообще могла подумать, что мне может быть не нужен наш ребёнок?
Врач дождалась, когда мы оба расслабимся и объяснила:
— Все лучше чем ожидалось. Но я бы рекомендовала полежать на сохранении.
Я кивнул, принимая к сведению. А Ксюша медленно спросила:
— Малыш не пострадал? — ее голос едва звучал в тишине больничной палаты.
— Ваш малыш, всем малышам ещё покажет, — усмехнулась доктор. — Вы недолго пробыли в помещении с дымом и падаете просто идеально.
Врач ещё рассказывала, что следовало бы сразу перевезти в городскую больницу, у них и препараты лучше и оборудование качественное. Но я, глядя на беспомощную, почти посеревшую Ксюшу, отмёл эту идею.
— Что с домом? — спросила Ксюша, когда мы остались одни. Жена была бледной и ужасно печальной.
— Не переживай, — я упёрся локтями в кровать и держал ее руку в своих, целовал каждый пальчик. — Я отправил туда своего помощника Марка. Пожарные приехали, председатель приехал. Скоро закончат и Марк привезёт ключи…
Ксюша прикрыла глаза, а я снова подвинул маску ей к лицу.
Все кончилось.
Все кончилось хорошо.
Хотя на самом деле только начиналось.
К двум часа ночи мне все же привезли ключи от дома и сообщили, что почти ничего не попортили. Пришлось отключить посёлок от электроэнергии на пару часов, локализовать место возгорания.
Марк стоял сам уставший и замученный. Но услышав про то, что в доме была моя жена посерьёзнел и отложил ненужное нытьё.
Под утро я понял, что с трудом стою на ногах и тут то меня и настигла кара в виде доктора с укольчиком. Как я понял успокоительное и какую-то витаминку вколола.
Ксения спала тяжёлым душным сном и всю ночь пыталась оторвать от себя то капельницу, то снести рукой все с тумбочки.
Только ближе к обеду следующего дня она смогла более менее нормально общаться. И задыхаясь слезами, рассказывала:
— Меня тошнило, но я не думала, что беременна. И тест, — она украдкой смотрела на меня, боясь, что я начну ее в чём-то обвинять, но серьезно это такая мелочь по сравнению с тем, что все обошлось. — И я сначала была зла на тебя, не зотела говорить, но чем дальше…
Да, дальше становилось больно.
— Да, примерно так, больно от осознания, что я насильно вычеркнула тебя из жизни. И я… Матвей… я так виновата…
Ксения спрятала лицо в ладонях, заходясь рыданиями.
Я сидел на кровати и старался обнять жену. Получилось на третий раз, и Ксюша, поймав меня за плечи, прижалась так сильно как только могла. Я гладил по спине, по волосам. А потом невесомо коснулся ещё незаметного живота.
— Ксюш… я… — начал я немного нервно. — Я не могу просить тебя о прощении. Это глупо. Такие вещи, которые совершил я не прощают, но прошу тебя, дай мне шанс… самый маленький, ненадёжный, чтобы ты могла понять, как сильно я буду любить тебя и малыша и никто никогда не посмеет нарушить мои клятвы. Не в этот раз…
Ксюша непонимающе смотрела на меня. На глазах проступали прозрачные капли слез. Она шмыгала носом и снова жалась ко мне, чтобы уткнувшись носом в грудь, прошептать.
— Но я ведь написала тебе. Я же хочу быть вместе. Совсем вместе, понимаешь?
У меня с души камень свалился, но ненадолго.
Через два месяца мы с Ксю снова оказались в стенах больницы.
С угрозой выкидыша.
Середине декабря была грязной. Я смотрела, как под колёсами машин смешивался только что выпавший снег и вода из луж.
Новогоднее настроение постоянно желало от меня сбежать.
Плюс наши отношения с Матвеем, которые были наполнены несомненно большей нежностью с его стороны и моей, наверно, тоже. Я не знала.
Мы словно стояли на движущейся льдине, и каждый боялся сделать шаг в сторону друг друга. Это тяжёлое состояние, когда любое слово, действие или взгляд могли разрушить хрупкий, стеклянный мир.
Я забрала со скамейки свои пакеты с покупками, плотнее запахнула пальто, которое не скрывало округлившегося живота и вышла из сквера.
Под ногами чавкала грязь, но с неба сыпался медленный и влажный снег. Я вздохнула.
Погрузившись в машину, я посмотрела в зеркало заднего вида и улыбнулась.
Беременность протекала идеально. Почти. Не считая изжоги.
Но на самом деле я даже жаловаться ни на что не могла, потому что просто была благодарна за то, что у нас будет ребёнок. За то, что я перестану быть плачущей женщиной на детской площадке, которая видит, как девушка орет на своего малыша. За то, что перестану шарахаться от детских криков и не бояться приближаться к детям, потому что знать, что ты в чём-то не такая, что тебе недоступно счастье материнства, это больно.
Мы ждали мальчика. Который только в конце ноябре дал понять, что это действительно мальчик, до этого все время прятался и не позволял ничего рассмотреть. И мы стали его ждать. До середины мая.
Загородный дом у Северного моря Матвей решил перестроить. Точнее сделать масштабный ремонт. И я была бы с одной стороны даже рада, если бы муж решил его продать, но с другой…
Была какая-то магия в нем. Несмотря на то, что я чуть не умерла в его стенах. Словно он сначала помогал мне справится с болью, а потом сказал, что пора возвращаться.
Город блестел огнями светофоров и бликами на мокрой дороге.
Я приехала домой. Матвея ещё не было. И странно немного, но в такие моменты мне безумно не хватало мужа, а когда он был рядом, я хотела спрятаться и сбежать.
Глупо. Но какая-то капризная часть меня не могла целиком и полностью смириться с предательством.
У меня самый идеальный муж. Самый чуткий, самый внимательный, нежный, мягкий… Но все, что случилось осенью, просто выматывало меня.
Мы не спали вместе. Матвей все время ночевал в гостевой спальне и с одной стороны, когда между нами пропасть, это правильно, но с другой…
Приоткрытая дверь в мою спальню. Она никогда не запиралась, потому что мне казалось, что так я подчеркнула бы наши проблемы. И ещё я боялась услышать стук в неё. До ужаса боялась, что Матвей постучится и придёт спать ко мне. Поэтому не запирала, чтобы он просто однажды решил, что мы все пережили и тихо вошел сам, без стука, лёг на правую сторону кровати и притянул меня к себе. — Ч-и-т-а-й- н-а- К-н-и-г-о-е-д-.-н-е-т-
Но Матвей не приходил.
Его звонок
