Когда появилась Нора… Да, именно после рождения дочери с Ричардом стали происходить перемены. У Эмили все чаще возникала мысль, что причиной их воссоединения была ее беременность, и только она. В Ричарде проснулся отцовский инстинкт… Однажды, еще до рождения Норы, она услышала обрывок телефонного разговора: «Синди, – говорил Дик, – черт возьми, я ведь по закону имею на это право! Что значит, они сами не хотят меня видеть? Это ты их накручиваешь! Столько лет? Ну и что?! Сколько бы ни было! Я их отец. Какой бы он ни был расчудесный, он не может заменить им настоящего отца. Синди… Черт!»
Тогда Эмили не испытала никакой ревности. Она считала, что Ричи должен общаться со своими детьми от первого брака. Она была готова посоветовать ему что-то. Но он не обращался к ней за советом и ничего не рассказывал. А с тех пор, как появилась Нора, Ричарда интересовала только она. Он созрел для отцовства и весь сосредоточился на дочери, с которой ему никто не мог запретить видеться.
Теперь, вспоминая, как он прикладывал ухо к ее животу, как проводил по нему ладонью, Эмили краснела от стыда: ведь она-то принимала эти ласки на свой счет! Нет, конечно она не ревновала его к собственной дочери, но все-таки чувствовала себя обманутой: ее словно наняли на роль матери, просто для того, чтобы это место не пустовало.
Когда Норе исполнилось два года, они переехали в Нью-Йорк. И здесь все сразу же полетело под откос.
Эмили и тут подыскала себе работу. Это было солидное издательство, которое платило неплохие деньги. Она впервые по-настоящему увлеклась делом, но Дик с самого начала этого не одобрял. Он считал, что это блажь, пустая трата времени. Работа женщины – ее семья!..
На самом деле Ричарда раздражало то, что положение жены на так называемой общественной лестнице ощутимо выше его собственного: мало того, что она была из аристократической семьи, так еще и занималась интеллектуальным трудом. Но если раньше он только брюзжал по этому поводу, то теперь, в Нью-Йорке, просто бесился. Возможно, причиной явилось то, что ее работа стала приносить ощутимый доход и называть ее «женской блажью» было уже трудно.
Если бы Эмили бросила свою работу… Но тогда нашелся бы иной повод! В Нью-Йорке они вели более открытый образ жизни, чем в провинции, и у Эмили, которая в свои сорок с лишним выглядела на тридцать, появились поклонники. Временами Ричард демонстрировал ревность, но Эмили знала, что это только игра, пусть даже он верит в нее сам. В действительности ему нужен был лишь повод для ссор – она сама его больше не интересовала.
Куда уходит любовь? Кто знает!.. И сейчас, спустя столько лет, Эмили не смогла бы ответить на этот вопрос. Иногда, глядя на мужа, она говорила себе: «Он любил меня. Не так давно. Совсем недавно. Совсем недавно он был другим». И вздрагивала, понимая, что повторяет свою же ошибку: то же самое она твердила себе, оправдывая собственную слабость, твердила и шла к нему за новой порцией унижений…
Теперь он опять говорил с ней сквозь зубы – презрительно, подчеркнуто насмешливо. Как и тогда, он перестал делиться с ней чем бы то ни было и… устроил себе отдельную спальню. Разница была в том, что Эмили уже не упрекала, не плакала, не умоляла объяснить… Она уже не требовала и не просила любви.
Ричард пропадал у друзей. Она завела кучу приятельниц. Он стал много пить. Она не отставала и в этом. Он начал исчезать на несколько дней и, конечно же, не давал никаких объяснений. Она и не требовала их, но однажды сделала то же самое. Тогда он впервые ударил ее, после чего, убежав из дому, она отсутствовала три дня.
Где она проводила эти ночи? Были ли у нее любовники? Да, были. До встречи с Ричардом она была верной и преданной женой первому мужу, потому что он уважал и любил ее. Она держала в узде свой бешеный темперамент, потому что этот человек стоил того. Она свыклась с мыслью, что никогда не станет матерью, потому что он стоил даже такой жертвы… Конечно, сейчас она поняла, что потеряла. Наверное, понимала и тогда. Но ничего не могла с собой поделать.
А Дик не стоил жертв. Он вообще не стоил ее любви. Никто еще не унижал ее так, и ни с кем она не была столь высокомерна. Ничего не осталось от той близости, что была когда-то между ними. Ничего не осталось от той страсти. Произошла роковая метаморфоза: любовь переродилась в ненависть. И со всей страстью, на какую оба были способны, они бросились в эту ненависть, как когда-то бросились в любовь.
Бой был не на жизнь, а на смерть. Ничем иным, кроме как гибелью одного из них, это противостояние закончиться не могло. Но вряд ли кто-нибудь мог предположить, что «гибель» окажется не просто поэтическим образом, а буквально – смертью.
Алкоголем и побоями Эмили была доведена до полного нервного истощения. В минуты, когда рассудок брал вверх, она понимала, что стоит на пороге безумия. Но чаще она не отдавала себе отчета в собственных поступках. Насколько безукоризненной была ее репутация в далеком прошлом, настолько сомнительной она стала сейчас. Эмили не скрывала своих связей с мужчинами. Как искусно она лгала первому мужу, бегая на свидания к Ричарду! Во втором браке это умение не пригодилось: она не скрывала и не стыдилась ничего.
– А что ты прикажешь мне делать? Ты не прикасался ко мне столько времени!
– Я не могу спать со шлюхой!
– А раньше я, по-твоему, ею не была? Ошибаешься! Иначе я не связалась бы с тобой!..
Она стала циничной и упивалась этим.
Эмили взглянула в лицо Джуди, в ее застывшие от ужаса глаза: догадывается ли она, что последует дальше? И не уйдет ли из этого дома, дослушав рассказ до конца?
– Я знаю, – сказала Эмили, – вы осуждали мою дочь за ее отношение ко мне. Думаю, вы не будете столь суровы к ней, узнав финал этой истории…
Джуди молчала. Ей хотелось сказать «не надо, я и так все уже поняла», но она молчала. Эмили должна была досказать. А Джуди должна была дослушать.
…Теперь спор шел о том, кто радикальнее нарушит общепринятые правила поведения, следуя правилам игры.
Если бы он просто ушел к другой женщине, то не смог бы по-настоящему отомстить Эмили. Он отлично понимал, что она к нему теперь испытывает, и был достаточно умен, чтобы не рассчитывать на то, что она будет сильно горевать о потере.
И он поступил иначе. Он не ушел, он просто привел другую женщину к себе домой. Норы не было, и можно было не опасаться, что неминуемый скандал коснется детских ушей.
Расчет оказался верным. Как бы сильно ни изменилась Эмили, что-то основное из того, что было впитано ею с детства, осталось. А то, что происходило, уже не вписывалось ни в какие рамки, это было просто неслыханно!
Сейчас, по прошествии тридцати с лишним лет, можно, конечно, рассуждать о том, что нужно было не поддаваться на заведомую провокацию, и это стало бы для него настоящим ударом, а возможно, ее полной победой. Но… Ричард слишком хорошо знал ее. И все же не знал до конца.
Это было третьего июля. Впрочем, нет, вечером третьего еще, собственно, ничего не произошло. Она уже легла, когда вернулся Ричард. По тому шуму, с которым он ввалился в дом, Эмили поняла, что он пьян. «Лишь бы не надумал выяснять отношения!» – подумала она.
– Как это нет? – услышала она его громкий, слишком громкий голос. – Дома! Сегодня наша леди решила спать дома. Я тоже! Сегодня она решила спать одна! А я вот нет! Пусть завидует!
В ответ прозвучал женский смех. Эмили соскочила с постели. Мимо ее комнаты вслед за тяжелыми шагами Дика не очень уверенно простучали высокие каблуки. Она приоткрыла дверь и в узкую щель увидела обнаженную женскую спину и длинные ноги.
Сначала ей показалось, что она спит и ей снится кошмар. Потом она открыла дверь пошире, вышла и, неслышно ступая босыми ступнями, направилась к той двери, за которой скрылся ее муж с любовницей. Но, почти дойдя, она испугалась первого же долетевшего до нее звука и бегом вернулась к себе.
Она так и не заснула той ночью. Рассвет застал ее в гостиной – в ночной рубашке, со стаканом в руке.
Стакан каждый раз мгновенно оказывался пуст, и она наливала снова, и снова, и снова… Она очнулась от голоса Ричарда.
– Вот! – воскликнул он. – Полюбуйся, Бетти, на мою жену.
– Весело же тебе с ней, наверное, живется… – засмеялась та, кого назвали Бетти.
– Да уж! Ты когда-нибудь бывала так пьяна в одиннадцать утра?
Бетти все смеялась, припадая к его плечу:
– Может, нам лучше вернуться в постельку? Я не выспалась!
– Ну, нет, – он приобнял ее, – туда мы еще успеем… Эй, крошка, – Ричард подошел к Эмили и тряхнул ее за плечо, – очнись!
– Оставь ее, Ричи!
«Ричи, Ричи, так звали кого-то, кого я любила…»
– Э-эй, послушай! Твой супруг проголодался. Ты не устроишь нам трапезу?
Она подняла голову и с трудом проговорила:
– Уйди, скотина.
Длинноногая девушка захохотала еще громче.
– Ну, – развел руками Ричард, – теперь, Бетти, ты можешь сказать, что видела и слышала настоящую леди… Но я действительно проголодался. Пойдем перекусим. – Уже дойдя до дверей, он вдруг резко обернулся. – Да! Совсем забыл, дорогая! Мы ведь свято чтим праздники! И отмечаем их в семейном кругу! Ты, я вижу, успела начать без меня – ай-яй-яй! Придется и мне нарушить традицию. Но позволь хотя бы поздравить тебя… – Он подошел к Эмили и потянул ее за руку.
