– Как будто ты хочешь вернуться, но не можешь позволить себе этого?
– Точно так.
– Как будто ты знаешь, что нужно сделать. Ты выслушал все доводы, но все равно не можешь остановиться на чем-то?
Он казался пораженным.
– Ты все понимаешь.
Да, она понимала. Она прекрасно понимала это чувство парализованности, и обмана, и вины.
– Как умерла твоя мать? – спросил он.
– Несчастный случай.
– Вы были близки?
Дженни покачала головой.
– Я не была мальчиком, которого она хотела. У нее был сын до меня, но он умер совсем маленьким. Она хотела заменить его мной, но я оказалась девочкой. Она никогда не любила меня.
– Не могу в это поверить.
– Это правда, и не только по этой причине.
– А по каким же еще?
Но Дженни уже и так сказала слишком много. Она посмотрела на свои руки.
– Мне нечего дать тебе.
Смех Пита заставил ее вновь поднять глаза.
– Ты делаешь обалденные окорочка, – сказал он. Опершись локтями на стол, он согрел ее взглядом – за эти длинные темные ресницы она была готова умереть – и усмехнулся так, что она опять почувствовала, что тает. – Ну, так и что ты выбираешь? Что угодно твоей душе?
«Оставаться здесь, на этом самом месте, в эту самую минуту. Поместить выражение твоего лица в рамку и повесить на зеркало, поверх всех этих приглашений, которые я стащила. Заморозить этот момент и спрятать его до тех пор, пока… до тех пор, пока…»
– Покататься, – сказала она вслух. – Там, выше в горах, есть серпантин «Небаноник-Трэйл». Дух захватывает, когда едешь быстро.
– Ты уже ездила по нему?
– Нет. – Когда она была маленькой, Дарден не брал ее с собой, а потом катать ее было некому. Но она слышала, что говорили городские ребята, и много раз об этом мечтала.
Пит хлопнул ладонями по столу и поднялся:
– Едем.
Прошло два часа, а Дженни все еще не могла зайти в дом. Она лежала под навесом склонившихся сосновых лап на темном заднем дворе и снова и снова переживала восторг спуска по «Небаноник-Трэйл». Все, что говорили об этом другие, оказалось правдой. Дорога оказалась столь же жуткой, сколь и восхитительной. На мотоцикле Пита она была просто невероятной – двадцать минут с одного виража на другой, вцепившись в Пита, ветер свистел, туман дразнил, а ночь скрывала свои секреты до самого-самого последнего мгновения, когда мотоцикл вписывался в поворот или нырял под уклон. Все это время она чувствовала, что живет, что свободна и ничего не боится. Если бы им суждено было разбиться, она бы умерла счастливой.
Ветви раздвинулись, и появился Пит. Ему пришлось согнуться, чтобы войти, но, оказавшись под шатром из сосновых лап, он не стал распрямляться, а тоже опустился на землю, скрестив ноги. Их колени соприкоснулись.
Даже в темноте она разглядела его улыбку и улыбнулась в ответ. Она знала, что ее улыбка выглядит глупой, что ее волосы спутал ветер, но, кажется, Пита это не волновало. Если бы ему было до этого дело, он бы уехал, сказал бы что-нибудь вроде: «Ну, я исполнил твое заветное желание, а теперь мне пора». Но он не сделал этого.
Ей хотелось поблагодарить его за это, и за то, что он прокатил ее по серпантину, поэтому она и поделилась с ним еще одним кусочком себя.
– Это мое тайное место. Когда я была маленькой, я часами пряталась здесь.
– Пряталась?
– Мать била меня, когда сердилась. А сердилась она часто. Я пряталась тут, пока она не остывала.
– Это она оставила шрамы на твоих ногах, да? – спросил Пит. Дженни глубоко вздохнула и сказала:
– Она брала трость своего отца, на ней было латунное кольцо внизу, которое держалось на шурупах.
– И она била тебя этим? Что же это была за мать?!
– Я выводила ее из себя.
– О'кей, пусть бы она на тебя ругалась. Но бить до крови? До незарастающих шрамов на ногах? Кто-то должен был остановить ее. Кто-то же наверняка должен был это заметить?
– Я носила длинные брюки. Или высокие гольфы.
– А твой отец? Он-то должен был знать. Почему он не останавливал ее?
– У него был передвижной бизнес. Иногда он отсутствовал по четыре-пять дней.
– И он никогда не видел твои ноги?
– Видел, конечно. Но, по-моему, он закрывал на это глаза, потому что чувствовал себя виноватым.
– За что?
Силы покинули Дженни. Она подтянула к себе колени, оперлась на них подбородком и покачала головой.
Пит взял ее руку двумя руками и начал тихонько покачивать. С каждым движением прошлое уходило… дальше… дальше. Она сконцентрировалась на его пальцах, и это помогало ей. Они были закругленными на кончиках, худыми и такими настоящими, что все остальное вслед за ними тоже обретало реальность. Например, его большое и крепкое тело. Его свежий запах ветра. Тепло его кожи, неопределенный трепет где-то у нее в животе и совсем глубоко – желание.
Никогда раньше она не испытывала ничего подобного – желания и сопутствующего ему любопытства, любопытства по поводу физических особенностей Пита. Например, растут ли волосы у него на груди или есть ли у него на спине родинки. Такие мысли должны были бы вызывать у нее неприятие, но этого не происходило. Наоборот, она гадала, возникают ли у него такие же мысли о ней. Он не был спокоен сейчас, достаточно было слышать его дыхание. Но было ли это сексуальным желанием? Или чем-то более глубоким? Или все это она просто себе придумала? Она до сих пор не могла понять, зачем может быть нужна такому мужчине, как Пит.
Но он был здесь, он подвинулся ближе, коснулся ее шеи, горла, выреза ее рубашки, и она неожиданно обнаружила, что стоит на коленях, крепко схватив его за плечи, мечтая о чем-то, что не могла облечь в слова, потому что это было для нее абсолютно ново.
– Скажи мне, – прошептал он. Его руки остановились у ее груди. Она чувствовала, как тянет ее к нему, но не могла отдаться этому стремлению до конца – возможно, сознательно, потому что знала, что грудь от секса болит, – но это не объясняло, почему ее так мучительно тянет к Питу, совершенно не объясняло.
Чувствуя смущение и одновременно возбуждение, она почти крикнула:
– Делай со мной что хочешь, все, что угодно, все нормально, я не против.
В ответ он обнял ее и притянул к себе, а потом просто держал в объятьях, пока ее лихорадочное возбуждение не улеглось немного. Тогда он мягко потянул ее на землю. Она ощутила тяжесть его тела на своей груди и животе, даже между ног, но ощущение было слишком внезапным и коротким, чтобы она успела испугаться, прежде чем он откатился в сторону и спрятал ее голову к себе под мышку.
Никакой угрозы, никакого насилия, только нежные объятия. Она прерывисто выдохнула и подвинулась ближе. Болезненное чувство внутри отпустило. На его место пришло удовольствие, а потом, когда тепло его тела окутало ее, удовлетворение. Она почувствовала, что улыбается.
