Медленный красивый блюз, бархатом льющийся из динамиков, шлепанье босых ног по паркету, шорох длинного шелкового халата, легкий запах духов, радостная улыбка, ласковые руки, привычная тяжесть на шее, вкрадчивое:
– Хороший мой, наконец-то! Я так соскучилась!
– Это тебе.
Шелест целлофана, восхищенный вдох, обязательный поцелуй в щеку.
«Сейчас она скажет: «Спасибо. Цветы просто великолепны! Марш умываться и ужинать». Она все время это говорит», – с улыбкой подумал Обнаров.
Эта фраза была как гарантия, что все хорошо, что все в полном порядке.
– Костя, что-то случилось? – Тая на мгновение насторожилась, цепко посмотрела мужу в глаза. – Нет. Я бы знала, – она облегченно махнула рукой, пошла с букетом на кухню. – Спасибо! Цветы просто великолепны! Марш умываться и ужинать!
На душе стало радостно. Он тихонько рассмеялся и стал снимать ботинки.
Тая поставила букет в вазу на подоконник.
– Ну как?
– Охренеть.
Она подошла, обняла, склонила голову мужу на плечо.
– Как спектакль?
– «Браво!» кричали минут десять. За поклоны устал больше чем за три с половиной часа.
– Как здорово!
– А то…
Он обнял ее и плавно закружил в такт плывущему в небеса блюзу.
– Помнишь эту мелодию?
– Нет.
– Под нее мы танцевали с Ашварией Варма в ресторане гостиницы «Серпухов». Была лютая зима, а мне казалось, что на улице весна и пахнет распускающимися почками. От этого несоответствия у меня кружилась голова.
– Это от меня у тебя кружилась голова!
– Как же ты меня тогда… – Обнаров сокрушенно качнул головой, вздохнул. – Мне даже сейчас стыдно.
– Ничего, сейчас опять весна. На улице бушует май и снова пахнет распускающимися почками. Жаль, весна в этом году очень поздняя, – она остановилась, ласково провела рукой по его волосам. – Костя, ты что-то хочешь сказать мне и не решаешься. Так?
Он помедлил, потом через силу произнес:
– Да.
– Говори же! Не пугай меня.
– Мне надо лететь в Лондон. На шесть недель, – с видом и виноватого, и несчастного человека произнес он. – Нужно заканчивать фильм о Роберте Скотте.
– Когда нужно лететь?
– Утром. Самолет в восемь.
– Как?! Почему ты не сказал мне раньше?
– Что бы это изменило?
Он протянул к ней руку, ласково коснулся щеки.
– Мне так хорошо с тобой, мой толстенький бегемотик. Я могу говорить тебе о своих чувствах, видеть их отражение в твоих глазах, эта моя откровенность меня не тяготит и не пугает, хотя она совсем не типична для меня. Я не хочу быть там, где я не могу видеть твою улыбку, прикоснуться к тебе. Я не хочу быть там, где не смогу оберегать тебя. Но я должен закончить этот фильм. И если все получится так, как я хочу…
– Золото!
– Золото…
Тая поцеловала его
– У тебя так блестят глаза, когда ты говоришь о работе. Я убеждена, все получится.
– Спасибо тебе.
– Да, ладно… Капитан Роберт Фэлкон Скотт, выше нос! Жизнь прекрасна! Разлука пойдет тебе на пользу. И фильму тоже. Так что семь футов под килем!
Обнаров улыбнулся: камень с души упал. Не было слез, истерик, чего он боялся больше всего.
– Мне так жаль, что я не могу взять тебя с собой.
– Врач считает, что мне не следует летать, и вообще нужен размеренный домашний образ жизни. Мы не должны рисковать.
– Я вернусь, и у нас будет еще полмесяца до родов. Не волнуйся. Здесь остается моя сестра Наташка, Галимские, Ольга Беспалова. Хочешь, мама из Питера приедет?
– Не дергай их. Все будет хорошо. Давай я буду тебя кормить. Надо еще вещи собрать.
– Какие там вещи… Пара джинсов, пара рубашек.
– А смокинг, на прием к Ее Величеству?
– Издеваешься? – Обнаров обнял жену. – Таечка, родная моя, я буду звонить тебе каждый день, несколько раз в день. Только не скучай. Обещай мне.
– Я ведь остаюсь не одна, – Тая улыбнулась, погладила живот: – Мы будем ждать тебя. Мы хотим гордиться тобой.
– Как он сегодня? – Обнаров опустился на колени перед женой, прижался щекой к животу. – Слушай, толкается. Точно! Ногой! Ты чувствуешь!? Таечка, ты чувствуешь?
– Я?! Я чувствую. Костик, а почему «он»? Может быть, «она»?
– Нет. Только мужик! Футболист. Крутой парень!
Тая рассмеялась.
– Вот, давно бы УЗИ сделала. Мне же надо знать, какие в Лондоне распашонки, ползунки покупать, розовые или синие.
Распахнутыми от удивления глазами Тая смотрела на мужа.
– Я не ослышалась, господин Обнаров? Вы собираетесь ходить по магазинам?
– По магазинам для новорожденных.
– Вы же терпеть не можете магазины!
– Я готов сделать исключение.
Тая взяла ладонями его лицо, поцеловала в губы.
– Ты замечательный. Ты знаешь это? Костя, я так люблю тебя…
Утром она провожала его в аэропорт.
От дверей переходного тоннеля бегом, перепрыгнув через таможенный турникет, Обнаров вернулся и сжал ее очень крепко в своих объятиях, так, что Тая не могла ни вдохнуть, ни шевельнуться. Затем он пристально посмотрел в ее лицо, будто стараясь сохранить в памяти каждую черточку на все время долгой разлуки. А потом он ушел.
Тая смотрела ему вслед, смотрела, как разбегался его самолет, устремляясь туда, куда под натиском утра отступала ночь. Она смотрела в сторону взлета и тогда, когда волнообразно затихающий звук турбин совсем пропал в небе, и на западе стало тихо и пусто.
– Разрешите, доктор?
Тая осторожно приоткрыла дверь в кабинет врача-гинеколога Ильинской Маргариты Павловны. Маргарита Павловна пила кофе, откинувшись в удобном кожаном кресле и положив ноги на стул для пациентов. В момент появления в дверях пациентки Маргарита Павловна как раз откусила большой кусок сдобной булки и теперь пыталась его прожевать.
– Женщина, куда вы лезете?! Дайте доктору кофе попить. Имейте совесть! – рявкнула на пациентку медсестра.
– Извините, просто мне на десять назначено. Сейчас десять, я и вошла.
– Ну не рожаете же?! Пять минут подождете.
– Конечно.
Тихонько притворив за собой дверь, Тая села на низенький диван. Диван был неудобный, жесткий, вставать с него с животом было одно мучение, но ноги устали от ходьбы и просили покоя. Чтобы скоротать время, она достала из сумочки карту беременной и стала ее читать.
В карте стояла ее девичья фамилия Ковалева, именно эту фамилию она назвала в регистратуре при постановке на учет, сославшись, что паспорт у нее на прописке. Учет в районной женской консультации она выбрала вопреки воле мужа, который настаивал на наблюдении в дорогой столичной клинике.
