— Правда.
— Я тоже сделал великую работу, — объявил Джордан. — Я решил, что стану художником, когда вырасту. Это у меня в крови.
— В моей тоже. Эта картина слишком хорошая, чтобы ее выбросить. Я сохраню ее для себя, — решила Марта.
— Правильно, — сказала Холли. — Повесь ее среди вещей, которые для тебя важны. И не отдавай их, не подумав. Береги их. — Как Холли хотела бы поберечь свое сердце, а не отдавать его так глупо Рику. — Если хочешь быть лошадью, все мужчины будут ездить на тебе верхом, — пробормотала про себя Холли.
— Что вы сказали, Холли?
— Ничего, Марта, ничего.
— Сегодня ты не одна плачешь, — сообщил Холли Байрон, когда во второй половине дня заехал к ней на чашку чая из лимонной мяты.
— Ты о чем? — удивилась Холли.
— О Чарити. Она очень огорчена тем, что случилось.
— Ради Бога, почему?
— По-моему, Чарити чувствует ответственность за случившееся, ведь именно она передала тебе, что реальный мистер Поттер ждет ответа у телефона.
— Совсем не нужно ей чувствовать ответственность. Если получаешь плохое известие, виноват не посланец.
— Скажи это Чарити.
— Скажу.
— Не хотелось бы говорить, когда у тебя такое положение, но… ладно… но фактически мы с ней в некотором роде сблизились за последние несколько дней.
— Приятно слышать, Байрон. А я все удивлялась, сколько нужно времени, чтобы ты проснулся и почувствовал запах кофе. — поддразнила его Холли, радуясь, что у кого-то все сложилось романтически, в то время как у нее получилось наоборот.
Байрон улыбнулся и застенчиво пожал плечами.
— Такая красивая девушка, как она… Я не думал, что Чарити могла бы заинтересоваться кем-то в инвалидном кресле, ну разве лишь чисто платонически.
— И не стыдно тебе, — ласково упрекнула его Холли. — Думала, ты лучше понимаешь людей.
— Я не был уверен, что она полюбит такого мужчину, как я.
— Мужчину, как ты, Байрон? — возмущенно повторила Холли. — Послушай, многие женщины мечтали бы о таком мужчине, как ты. Поверь мне. Ты честный человек. Добрый человек. Чертовски сексуальный, с хорошей внешностью, с удивительным чувством юмора и с золотым сердцем. Ты прекрасен, Байрон. И не хочу слышать никаких возражений.
— Да, мадам.
Холли вздрогнула от всплывшего воспоминания, как-то то же самое ей сказал Рик: “У тебя и у Чарити есть многое, что говорит в вашу пользу. Вы обе добрые, порядочные люди, которые никогда не солгут, чтобы заработать доллар”.
— Не такой, как Рик Данбар, гм-м?
— Верно, и Гвидо был прав, когда подозревал его.
— А я не уверен, — задумчиво протянул Байрон. — По-моему, этот парень не был таким уж хорошим актером.
— И как ты полагаешь, что из этого?
— По-моему, парень крепкими узлами привязался к тебе. Сколько бы он ни хотел этого отрицать. В моем классе он даже вылепил твой бюст. И довольно удачно.
— И куда делся этот бюст?
— Он смял его, — нехотя признался Байрон.
— Видишь, вот так же он пытался смять и меня, — с горечью сказала Холли. — Но я не позволила.
— Знаешь, в этой истории Рик не единственный виновник. Твой отец сыграл главную роль, — напомнил ей Байрон.
— Я не забываю об этом. Ни на минуту.
— И что ты собираешься сделать? — с легким вызовом спросил Байрон.
Холли немедленно приняла вызов.
— Я намерена перестать взвинчивать себя здесь, поехать в город и сказать отцу, чтобы он держал своих частных сыщиков при себе.
— Правильно, Холли. Обязательно съезди.
Так она и сделала. На следующий день, как только закончила занятия в своих классах, отправилась в Сиэтл. Холли долго колебалась, что ей надеть для этой поездки. Она не видела отца больше пяти лет и хотела произвести хорошее впечатление. Не в том, конечно, смысле, чтобы понравиться ему.
Если уж по правде, то Холли не знала, чего она хочет или ожидает от встречи с отцом. Она только знала, что должна это сделать. Заставить отца понять, что он натворил. В конце концов, не имеет значения, что она наденет. Как бы она ни выглядела, отцу все равно не понравится.
Поэтому она подобрала вещи, которые нравились ей: шелковую юбку, расписанную по трафарету ее другом. Рисунок представлял собой возвращение к стилю и узорам пятидесятых годов — широкая юбка с яркими мазками ломтиков арбуза на черном фоне. К ней Холли подобрала черную блузу без воротника и рукавов и короткий жакет цвета фуксии, в тон к арбузам. Естественно, из украшений она выбрала ожерелье с вырезанными из дерева фруктами и к нему висящие серьги в форме арбуза.
Циферблат с Ван Гогом показывал ровно три часа двадцать минут, когда она смело, будто и не замирало у нее сердце, влетела легким ветром в офис отца.
— Насколько я понимаю, ты искал меня, — сказала Холли.
— Ты не могла сделать усилие и одеться для деловой встречи как следует? — словно по сценарию бросил реплику отец.
— Я приехала сюда не на деловую встречу, — не дрогнула Холли. — Я приехала заявить тебе, чтобы ты оставил наконец попытки управлять моей жизнью!
— Кто-то должен это делать.
— К твоему сведению, я управляю своей жизнью сама, уже давно и вполне успешно. Если тебе не нравится то, чем я занимаюсь, мои дела…
— Твои дела — сплошное безрассудство, — бесцеремонно перебил ее отец.
— По твоему мнению.
— Ты в точности как твоя мать. Всегда увлечена безумными идеями.
— Не смей оскорблять мою мать! Если хочешь знать мое мнение, она была слишком хороша для тебя.
— Твое мнение меня не интересует.
— Конечно, не интересует, ни мое, ни чье-либо другое. У тебя всегда есть свои неверные ответы на все вопросы.
— Как ты смеешь так разговаривать с отцом?!
— А как ты смеешь посылать сыщика следить за мной?! — пошла в атаку Холли.
— Вот уж точно — вся в мать.
— Это самый большой комплимент, какой ты мог сказать мне.
— Я не считаю это комплиментом. Если бы она не была так тупо наивна, чтобы думать, будто может изменить мир, она бы жила до сих пор.
— О чем ты говоришь! Мать погибла в автомобильной катастрофе.
— Возвращаясь домой после встречи в одной из своих идиотских благотворительных групп.
— Ты никогда раньше не говорил мне об этом.
— Это не твое дело.
— Не мое дело!.. — возмущенно фыркнула Холли.
— Твоя мать оставила меня. Я любил ее и вот какую благодарность получил.
— Оставила тебя?
— Но ведь она умерла, так? Значит, оставила меня.
— Но не по своей же воле!
— Ей следовало сильнее бороться за жизнь. И не нужно было ездить впотьмах. Я строго запретил ей уезжать. Она посмела не послушаться меня! Посмела оставить меня, уехать и умереть таким образом!
