— И что ты ему ответил?
— Что не стоит спешить, надо дать ей время подумать. Не мог же я ему сказать, что он опоздал и у него снова нет никаких шансов?
— А почему он опоздал?
— Потому что у него появился серьезный соперник. А уж с этим парнем я хорошо знаком: если он что-то втемяшит себе в голову — не отступится! — самодовольно рассмеялся Вадим. — Даже если его дама сердца питает к кому-то нежные чувства.
— А нежные чувства к Генриху на самом деле давно присутствуют, — провокационно заметила Катя, но тут же успокоила: — Исключительно как к другу.
— Вот видишь! Я оказался прав. Нельзя было вот так, с ходу, рушить чужую сказку, — переложив голову Кати на подушку, он оперся на локоть и хитро прищурился: — А теперь давай подробнее: когда это ты была к нему неравнодушна?
— Тебе интересно?
— Еще как! Я хочу знать поименно всех, кто тебе когда-то нравился. Начиная с детского сада!
— Зачем?
— Чтобы не подпускать к тебе подобных друзей на пушечный выстрел! — грозно произнес он. — Итак, когда тебе понравился Генрих?
— В детском саду и понравился.
— То есть как?
— Мой отец тогда служил в Темиртау, и мы ходили в одну группу. Но вспомнили об этом только на зимней сессии на первом курсе. Он прав, я была в него влюблена, но достаточно быстро поняла, что мы с ним не пара.
— И почему не пара?
— Была одна история. Генка ненадолго увлекся преподавательницей немецкого. Или она им, что, по сути, не столь важно.
— Серьезная ошибка. А он знал о твоих чувствах?
— Нет. Я никогда ему не признавалась. Хотя, наверное, догадывался.
— И ты не смогла его простить?
— Сразу не смогла. А когда простила — это уже не имело значения.
— Почему?
— Я тогда даже в больницу попала. Тело спасли, душа со временем излечилась, а вот любовь умерла. Любовь, она ведь не возрождается заново, что бы ни говорили. У нее, как и у людей, одна жизнь. Она может впасть в анабиоз, ее можно глубоко и больно ранить — выкарабкается. Но если уже умерла… Любовь, она или есть — или нет, или жива — или мертва.
— Глубоко… — Вадим откинулся на подушку и тоже уставился в потолок. — Но спорно. Получается, ты сама убила в себе любовь к Генриху?
— Не совсем. Сначала он ее смертельно ранил, а затем я не оставила ей шансов на спасение. Вот она и умерла.
— А как же он? Насколько я понял, все эти годы он продолжал тебя любить?
— Поздно. Его любовь — красивая голографическая картинка. Но она никогда не оживет и не станет реальной. Для этого нужен особый свет — встречное чувство. А его нет.
— Н-да…
— Что да?
— Ты непростительно умна для блондинки.
— То есть? Для тебя, как и для других, блондинка — показатель ума? — в тон ему ответила Катя.
— Ну, не без этого, — провокационно подтвердил Вадим.
— Ах вот как? В таком случае для женщины красивый мужчина — ловелас, жигало, донжуан… Кто угодно, но только не партнер для серьезных отношений!
— Это почему?
— Потому что вокруг него всегда будут виться женщины! И вообще, вчера мне показалось, что Вадим Ладышев — любитель молодых длинноногих брюнеток! — добавила она с легкой обидой.
— Смею заверить, что нет. Иначе меня не было бы в этой постели, — улыбнулся он и добавил вполне серьезно: — С брюнеткой вчера покончено бесповоротно. Да мы с ней и не встречались два последних месяца.
— Надо же! И почему?
— Хорошо, открою тайну: мне всегда нравились исключительно умные блондинки. Исключительно! — поднял он вверх указательный палец и, заметив отсутствие на руке часов, спросил: — Интересно, который час?
Часы отыскались на прикроватной тумбочке.
— Без пятнадцати восемь, можно еще поспать, — первой отреагировала она, когда Вадим нажал подстветку.
— А ты вблизи еще тот зоркий сокол! — удивился он.
— Ага… Специалист по занозам и вдеванию нитки в иголку… Мне еще долго дожидаться?
— Чего?
— Ну… Как ты выпроваживаешь под утро женщин, я имела удовольствие не только созерцать, но и прочувствовать. Для полноты картины хотелось бы узнать, как ты сам ретируешься.
Вадим помолчал, затем присел на краю кровати и щелкнул выключателем лампы.
— Я тебя не выпроваживал, ты сама сбежала, — наконец, словно оправдываясь, произнес он. — Хотя с точки зрения женщины я, наверное, выглядел полным мерзавцем.
— А с точки зрения мужчины?
— Не знаю, мне сложно судить за всех, и мне неприятно об этом вспоминать… Если коротко — я не был готов.
— К чему?
— К решительным действиям..
— А теперь?
— А теперь я тебя на всякий случай предупреждаю, что у меня очень надежные замки; захочешь сбежать — не выйдет! — снова перешел он на шутливый тон и тут же снова стал серьезным — Ты действительно хочешь, чтобы я ушел? Только честно.
— Не хочу, — опустив ресницы, призналась Катя.
— Вот и хорошо! — мигом повеселел он. — Я тоже никуда не тороплюсь, — снова прилег он на кровать. — И давай перестанем провоцировать друг друга. Согласись, все и без того было непросто.
— Было, есть и будет непросто, — вздохнула она. — Для меня во всяком случае… Дело в том, что, в отличие от тебя, у меня нет опыта… как бы это правильно выразиться… опыта холостяцкой жизни, что ли. Я только учусь, как приходить, как уходить, о чем говорить, за что переживать, на что не стоит обращать внимания. Как оно, жить одной? Как спать с другим мужчиной?
Вадим улыбнулся, облокотился на подушку и принялся внимательно рассматривать Катино лицо.
— Шрамов почти не видно. Аккуратно тебя заштопали, хороший доктор, — осторожно провел он пальцем под бровью. — И глаза без линз непривычны. Ну, и как оно, спать с другим мужчиной? — неожиданно вернулся он к прежней теме.
Катя смущенно опустила ресницы.
— Очень даже хорошо… А еще спокойно и надежно. Такое чувство, будто болталась между небом и землей, но стоило тебе оказаться рядом — и опора под ногами появилась.
— Расслабься: эта опора появилась у тебя надолго, — удовлетворенный ответом, Вадим поцеловал ее в губы, снова улегся на подушку и переложил голову Кати на свое плечо. — Слушай, а давай соберем твои вещи и прямо сегодня перевезем их ко мне, — неожиданно предложил он.
— То есть?
— То есть ты переезжаешь ко мне. Можно и без вещей, купим новые.
— Вадим, не стоит торопить события, — после долгого молчания ответила Катя. — Мне очень приятно и тепло от твоих слов, твоего внимания, твоей нежности и заботы. Даже слезы на глаза наворачиваются. Но… Как тебе объяснить? Если твоими словами, то я пока не готова. Ты только пойми правильно и не обижайся: десять лет жизни не так просто вычеркнуть. Слишком мало времени прошло, слишком все бурно, стремительно. И нереально… Давай подождем хотя бы моего развода, — подняла она на него виноватый взгляд. — Так будет правильнее.
