зловоние, мат и беспросветность…
– Я принесла еду, – смущенно говорит Соня. Проходит в глубь комнаты и выгружает из большой сумки контейнеры, коробки, баночки… – Папа Паша испек пироги с капустой, мама Галя котлет нажарила, я сварила борщ и суп, они здесь, вот в этой баночке. Ты сейчас поешь или…
– Сонь, я люблю тебя, – привлекаю ее к груди и жадно вдыхаю аромат кожи и волос. Задыхаюсь от чувств, не в силах справиться с их буйным потоком, захлебываюсь ими, а потом раскрываю в душе невидимый клапан, позволяя им плескаться внутри, как золотым рыбкам… – Очень люблю. Сразу тебя полюбил, как увидел, слышишь? Сразу… Когда обнаружил спящей на своих бедрах. Ты такая смешная была, помнишь? Колпак сполз на бок, волосы взъерошенные, ты…
– Марк… – всхлипывает она и целует мое лицо. Плачет, а я сцеловываю слезинки, как воду из целебного источника. Горькие, а мне они кажутся самыми сладкими на свете…
– Люблю. И никогда не опущу. Даже, если я останусь здесь надолго, я…
– И я тебя люблю, Барсов, – улыбается она. – Сразу влюбилась, как только ты меня поцеловал на крыше. Что теперь будет? – она доверчиво кладет голову на мое плечо.
– Ребенка больше нет. Мирон оформляет документы на развод, – мягко сжимаю ее плечи, разрываясь надвое от желания целовать и ласкать любимую женщину и… есть.
– Марк, я знаю. И мне стыдно радоваться горю Елены. Никакая женщина не заслуживает такой участи, – рассудительно произносит Соня. – Давай я покормлю тебя?
– Сонька, я хочу другого. Пожалуйста, не говори нет.
– И не скажу, – краснеет она. – Но сначала… В общем, мне не нужен в постели слабый истощенный мужчина.
Софья.
Чувствую себя школьницей на первом свидании. У нас уже все с ним было, а колени предательски подкашиваются… Марк похудел и зарос, но выглядит вполне ухоженным.
– Сонька, я хочу другого, – шепчет он, сжимая мои плечи. – Не говори нет…
– И не скажу…
Потому что я взрослая женщина, а не манерная школьница. И потому что люблю его, как дурочка.
– Давай я покормлю тебя… сначала. Мне не нужен в постели слабый истощенный мужчина.
– Потом, – Марк зарывается пальцами в мои волосы и припадает губами к шее. – Господи, у меня снова ничего с собой нет. Надо было Мирона попросить… Хотя я умер бы со стыда, обращаясь к частному детективу с такими просьбами. Или к Глебу… А к собственному сыну – это ведь… Позор, недопустимо.
– И не нужно ничего, Марк, – шепчу, утопая в его взгляде, объятиях и близости, как в сладком омуте. Глубокий, вязкий, я тону в нем добровольно и мне не страшно. – Нам необязательно предохраняться, я не могу иметь детей.
– Сонька, у нас теперь есть Ванечка. Я выйду отсюда, клянусь тебе, – твердо произносит Марк, продолжая гладить меня горячими ладонями и обнимать.
Его дрожащие пальцы легко справляются с пуговицами блузки, а губы обжигают кожу легкими касаниями. Марк словно играет с нашим общим желанием. Раззадоривает его, как шаловливого котенка, заражает нетерпением, задевает… Так, чтобы оно обратилось во что-то могущественное и наказало нас – простых смертных… Накрыло волной чудовищной силы или поглотило, как кит рыбешку…
– Что я вижу? Новое белье? – Марк игриво ведет бровью, отбрасывая блузку в сторону.
– Да, Барсов, пришлось потратиться ради тебя, – изображаю строгость, но получается плохо – я тону в сладкой патоке его губ, рук, дыхания…
– Сонька, я мылся как ненормальный. Думал, что насквозь пропитался тюремным запахом. Я…
– Люблю тебя, – касаюсь его губ подушечками пальцев и смотрю прямо в глаза. – И от тебя хорошо пахнет, не волнуйся. Я видела твое распотрошенное тело, Барсов. Ты забыл?
– Ну, начинается, – улыбается он, позволяя моим пальчикам стащить с него толстовку. – Я успел позабыть, Сонька. И вообще, хватит болтать.
Не думала, что когда-нибудь мне придётся делать это в тюрьме – заниматься любовью на казённом диване, говорить мужчине нежности, задыхаться от чувств и слов, зная, что за стеной сидят строгие конвоиры… Но жизнь – великая шутница, а люди – наивные мечтатели, искренне считающие, что управляют ей. Я и подумать не могла, что все так сложится. Разве я делала для этого что-нибудь? Наверное, впервые я скажу, что нет… Раньше, в отношениях с Павлом – «строила отношения», как плотину или дом, пыталась управлять духовными, невидимыми вещами. А теперь нет… И судьба, как мне кажется, повернулась лицом, увидев мои смирение и бессилие. А, может, безнадежность. На тебе, Сонечка любовь и мужчину хорошего, ты заслужила.
И я не боюсь, что мираж развеется… Зажмуриваюсь, чтобы выгнать предательские слезы и смотрю своему мужчине в глаза. Честно, неотрывно, как и всегда мечтала…
– Ты моя теперь… И никто между нами больше не стоит, – шепчет Марк, поглаживая мое обнаженное бедро. – И даже эти стены, они…
– Их как будто нет. И у меня такое ощущение, – шепчу в его висок, а потом снова целую. Губы пылают от поцелуев, а тело звенит напряженной струной от наслаждения… Теперь я понимаю, что такое любовь. Это шаг навстречу… Он шаг, и я шаг… А я ведь всю жизнь шла вперед одна… Человек, к кому я шла, стоял на месте истуканом.
– Сонечка, не плачь, – Марк собирает мои слезы губами, не выпуская из объятий. Не думала, что в моем мужчине столько силы и жадности, а во мне желания… Он словно открыл ключом сундук со страстью и нежностью, умело спрятанный в моем теле. – Я сделаю все, чтобы отсюда выйти.
Мы любим друг друга все отведенные нам три часа. Я все-таки кормлю Марка пирогом папы Паши и успевшим остыть борщом. И сама ем за компанию. Сажусь на бедра Марка, принимая кусочек хлеба из его рук.
– Сонька, я чувствую себя… сыном. Наверное, у него еще такое неуемное либидо, – улыбается Марк, вновь распахивая на мне криво расстегнутую блузку. Тело покалывает от его поцелуев и укусов, а сердце заходится в бешеном счастливом ритме… А кожа… Ее как будто смазали чудодейственным кремом из «Мастера и Маргариты». Похоже, я узнала секрет молодости – поцелуи любимого мужчины. И секрет горячего сердца – теплые мужские объятия…
– Пользуйся моментом, Барсов, – томно протягиваю я. – Неизвестно когда нам еще предстоит встретиться?
Конвоир скромно стучится в двери, когда время свидания подходит к концу. Мы как раз успеваем принять совместный душ в крохотной скрипучей душевой. Марк все время извиняется за неудобства, а я смеюсь, вспоминая нашу ванную в отделении. Я никогда не была так счастлива… В маленькой комнатке городского СИЗО, а
