на меня, забирает у Ветки ключи и кивает мне на пассажирское, сам садится за руль.
Оно и правильно. Все равно я в таком напряге, что вести не смогу. Да и пистолет никак выпустить из руки не получается, просто в карман сую, да так и оставляю там, в судорожно сжатом кулаке.
Мы загружаемся в машину и выруливаем к воротам. Тормозим, в напряжении ожидая, когда откроют. И откроют ли.
Это — основной момент. Не удастся выехать спокойно, придется с боем. Пока что на нашей стороне эффект внезапности, время. От нас с Тимом никто не ожидает подставы, мы свои. И это на руку.
Но, если уже нашли тела, сложили два и два, то запросто нас тут загерметизируют до прибытия основных сил.
Каждая секунда промедления — упущенные шансы на хороший исход нашего гребанного экспромта.
Если не откроют… Брать штурмом будем, на решетках висеть, как в Зимнем… Ага, с Веткой на отягощении…
Но ворота открываются, и Тим, выдохнув, давит на газ.
Мы аккуратно выезжаем, заруливаем за поворот… И только тут Тим топит на педаль.
Машина взвизгивает и рвется вперед, сходу разгоняясь до сотки. Благо, мы практически за городом, места хватает.
В салоне мертвая тишина.
Ветка на заднем сиденье, кажется, даже не шевелится.
Я, отследив быстро увеличивающиеся цифры на спидометре, уже за сотку перевалившие, поворачиваюсь к Ветке, выглядящей сейчас бледным привидением.
— Ты как, Вет?
Она растерянно переводит взгляд с лобового, куда только что бездумно пялилась, на мое лицо, моргает. Потом тянет ко мне ладонь:
— У тебя тут… кровь…
Я провожу пальцами по щеке. Реально, красное. Черт…
Ветка смотрит на мою ладонь в крови, и внезапно зажимает рот рукой:
— Мне плохо…
Тим тут же круто сворачивает на обочину, мотая нас по всему салону.
Едва машина тормозит, Ветка вываливается из машины, и ее выворачивает в сухую дорожную пыль.
Мы выскакиваем следом, Тим с влажными салфетками, я — с водой.
Ветка выпрямляется, устало приваливается к капоту, вытирает рот тыльной стороной ладони.
— Вет… Давай, попей, — я аккуратно поддерживаю ее за талию, раскручиваю крышку и сую горлышко бутылки в подрагивающие губы.
Ветка жадно пьет, потом протирает лицо влажной салфеткой, убирает волосы с лица.
Мы стоим втроем, так близко, что ей при всем желании не упасть, но на всякий случай Тим кладет руку на крышу машины, отсекая возможность завалиться назад, а я продолжаю придерживать за талию.
Ветка переводит взгляд с меня на Тима и обратно, а затем, дрогнув губами, начинает плакать.
А мы… А мы начинаем утешать. Просто утешать, что-то бормоча успокаивающее, вытирая неумело слезы со щек, убирая волосы за уши.
И в этот момент я опять испытываю что-то вроде дежавю.
Мы стояли уже так когда-то, совсем мелкими, утешая нашу подружку после какой-то заварушки, откуда вытащили и ее, и себя с неимоверными усилиями… То ли после собак тех гребанных, то ли после того, как отбили ее у сторожа яблоневого сада, спалившего нас на воровстве… Он ее тогда, кажется, за шкирняк схватил, а мы с Тимом налетели сразу с двух сторон, сшибли с ног…
В любом случае, оглушает осознание того, что все повторяется, и опять мы ее вытаскиваем, и опять утешаем, и так хорошо от этого, так правильно, словно все на круги своя.
Словно мы созданы быть вот так, вместе.
Мы для нее. А она — для нас.
Только для нас…
Ты для нас, ты только наша.
Не пытайся изменить.
То, что можно так любить —
Это правильно, не страшно.
Ты для нас, ты это знаешь.
И в горячий омут глаз
Не пробьется в этот раз
То, о чем забыть мечтаешь.
Ты для нас. Прими. Прости.
И забудь, что было раньше.
Мы теперь намного старше.
Наша ты. А мы — твои…
М. Зайцева. 5.01.2023
Меня начинает трясти уже в машине, и это позднее зажигание вообще-то удивительно, учитывая, что все уже позади. Все прошло.
Я в безопасности, если, конечно, можно считать безопасным нахождение в одном пространстве с людьми, без малейших колебаний прикончившими пятерых человек.
Наверно, в какой-то другой, может, столичной безопасной и привычной жизни, я бы и заходилась уже дикой истоерикой, шарахаясь от парней и помня только, что те, кто уже убил, запросто могут это сделать еще раз, свидетелей не любят и прочий бред, который может прийти и неминуемо приходит в голову на стрессе.
Но тут есть одно серьезное “но”.
Двое сидящих на переднем сиденье парней — это не просто убийцы, хладнокровные и жестокие, хотя и это тоже, перед глазами до сих пор картина, как Тим вырубал ногами с одного удара здоровенных мужиков, а Ванька… Ванька стрелял в упор. И руки у него не дрожали. И лицо было такое… Жестокое.
Но, помимо всего уже случившегося ужаса, эти двое парней — еще и самые близкие мои люди. Близкие, несмотря на все произошедшее между нами… А, может, и благодаря этому приобретшие дополнительную степень близости.
Совсем недавно они обнимали меня у машины… Успокаивали… Убирали налипшие на влажный от испарины лоб волосы. И что-то говорили, убаюкивали своими тихими, низкими голосами, внося покой и умиртоворение в , казалось бы, навсегда испуганное сердце.
Боже…
Как я испугалась, когда пришла в себя и осознала, где нахожусь. Невысокий толстый старик с пустыми, абсолютно сумасшедшми глазами, несколько мужиков с повадками уголовников и мертвыми лицами убийц.
Я как-то сразу поняла, что не выберусь. Что все. Какой бы ни был расклад, меня не выпустят из этой комнаты. Что эти люди, эта обстановка — последнее, что я увижу в своей жизни.
Не помню, о чем думала в те жуткие часы, что провела в руках реального хозяина города. Что говорила… Кажется, ничего вообще, словно онемела. Может, если бы били, то как-то по-другому бы себя вела.
Но меня не били. Просто смотрели, просто задавали вопросы… А я даже не понимала смысла, вот правда! Переход из одного качества в другое был настолько резким, настолько пугающим, что я не сразу приняла его.
А, когда
