и разглядывала я Ветрова, а не марку машины». Но об этом, разумеется, молчу.
— Иван Денисович! — мне не нравится, как Чертов смотрит на меня. Такое чувство, что винит… во всём… только меня… — Да ваш Сол Моррис мне сам во всём сознался! Хотите правду?
Старик лениво улыбается, но всё же кивает.
— Не было никакого контракта, никакого реле! Я ушла с праздника — Ветров пошёл за мной! Я испугалась, понимаете? Вспомнила про револьвер…Поэтому свернула к кабинету.
В одно мгновение улыбка стекает с лица Чертова, а в его глазах начинают играть бесы.
— Да не смотрите вы на меня так! — почти физически ощущаю, как разочарованный взгляд Чертова пробирается под кожу. — Я взяла в руки оружие, потому как ваш Сол загнал меня в угол!
— Господи! – старик хватается за голову и трясёт ей, словно пытается оторвать. — И за что ты только свалилась на мою седую голову?
— Я?
— От тебя сплошные проблемы, Марьяна! — рычит Чертов.
— Подождите…, — ударом молнии меня насквозь пробивает нехорошее подозрение. — Вы с ним заодно, да?
Теперь моя очередь крутить головой. Меня пугают собственные мысли, но сколько бы я ни отталкивала их от себя, они обретают форму слов и без спроса выскальзывают наружу.
— Ну, конечно! Как я сразу не поняла? Этот ваш благородный жест с акциями… Вы же никогда не любили Влада. Да что там, вы всю семью Осиных за людей отродясь не считали… А здесь вдруг такая щедрость…
Ладонью закрываю рот. Я впервые не верю само́й себе! Но замолчать не получается…
— Вы об этой игре говорили, да? Так вы развлекаетесь со своим Моррисом?
Я не слышу, как за моей спиной падает стул. В какой-то агонии подскакиваю к Марусе и, перепугав кроху до слёз, хватаю ту на руки.
— Нам ничего не надо! Ни акций, ни денег — ничего! Мы просто уйдём, хорошо? — растерянно пячусь к выходу, страшась столкнуться с Чертовым взглядом.
— Ты всё правильно говоришь, Марьяна! — даже не думая отрицать моих обвинений, блёклым, каким-то не своим голосом отвечает старик и шатко встаёт из-за стола. Морщинистой ладонью растирая грудь за полой пиджака, Чертов гулко дышит, впрочем, я и сама ничуть не уступаю ему в этом.
— Я так и не смог полюбить Влада — правда твоя, — хрипит Иван Денисович и делает неровный шаг в моём направлении, — Не так до́лжно деду любить своего внука.
Слова старика бьют под дых. Калейдоскоп мыслей и подозрений сводит с ума. И пока в ушах громом отдаётся старческий хрип, перед глазами всё сильнее мутнеет от слёз. Крепче прижимая к себе Русю, я продолжаю отступать. Почти ничего не слышу и уже не верю во спасение…
— А Осины, — тем временем Чертову хватает наглости улыбнуться. — А Осины никогда…
— А-а! — перебивая старика, верещу навзрыд, когда спиной упираюсь в чью-то грудь — крепкую, стальную…
— Артём? — Чертов всё сильнее начинает растирать область сердца, да и взгляд его с каждой секундой становится бессмысленнее. — Это ты…, — произносит тише и свободной рукой хватается за край стола. — Ты…
— Артём, пожалуйста… — разворачиваюсь лицом к охраннику. — Пожалуйста, помогите!
— Беги, Марьяна! — угрожающе сипит в спину Чертов. — Беги, девочка!
И я срываюсь… Не оглядываясь, несусь в гостиную, потом — к выходу. Но у самых дверей понимаю, что Маруська в одной футболке и тонких бриджах, а на дворе – октябрь. А потому сворачиваю к лестнице. Вот только подняться на второй этаж не успеваю…
— Скорая! — басит Артем, выходя из столовой. В его руке мобильный, а на лице – не единой эмоции. — Чертов Иван Денисович. Семьдесят пять лет. Остановка сердца. Адрес…
Впрочем, дальше я не могу разобрать ни слова и уже никуда не бегу…
С Маруськой на руках я оседаю прямо там, на ступеньках, и как заведённая верчу головой, без конца повторяя «только не это».
В какой-то миг становится всё равно: виноват Чертов или нет. Моё слабое сердце просто не в состоянии вынести ещё одну потерю. А силы духа не хватает, чтобы сдержать себя в руках. Позабыв про кроху, я начинаю рыдать. В том, что случилось, – винить себя! Я не должна была говорить старику таких слов, не должна… Да и сейчас мои подозрения, кажутся до невозможного пустыми и нелепыми.
Прошу Марусю подождать меня на лестнице, а сама бегу в столовую. Массаж сердца, искусственное дыхание — я не знаю, чем можно помочь, но просто смотреть, как умирает человек, не могу. Правда, Артём меня не пускает. Как верный цербер, сорвавшийся с цепи, он охраняет своего хозяина, будто не понимает, что я хочу помочь, а счёт, быть может, идет на секунды.
Скорая приезжает в считаные минуты. Люди в белом что-то делают, суетятся, пытаются вернуть старика к жизни. Я же держу на руках Русю и абсолютно потерянным взглядом смотрю по сторонам. Нас обеих колотит нервная дрожь. Да и всхлипы наши становятся все тише, но оттого более горькими. Отдельные фразы врачей царапают слух. Я отчаянно пытаюсь за них зацепиться, но во всей этой неразберихе ничего толком не могу понять. «Жив?» — спрашиваю каждого проходящего мимо медика, но всем не до меня… И только, когда Чертова на носилках начинают транспортировать к выходу, понимаю, что старик ещё поборется за каждый свой вдох.
— В какую больницу вы его отвезёте? Я могу поехать с ним? — бегу за санитарами до самой кареты скорой помощи.
— Ну куда вы собрались, Марьяна Игоревна! — бурчит недовольно Артём и накидывает мне на плечи чью-то куртку. — А Маруся одна останется?
— Нет! — задыхаюсь от слёз, ощущая себя в тупике.
— Я поеду с Иваном Денисовичем, — решительно отрезает Артём. — Не волнуйтесь, нормально всё будет!
А мне ничего другого не остаётся, как смириться и вернуться в дом!
Наверно, я никчёмный человек… Из меня получилась неблагодарная дочь, фальшивая супруга, да и помощница Чертову тоже вышла аховая, но хуже всего я справляюсь с функцией приёмной мамы… За своими страхами и переживаниями я совсем позабыла о Марусе. А ведь ей тоже страшно… Нет! Не так! Долбанный ужас сковал каждую клеточку её детского тела. Если уж мне, большой девочке, не под силу терять близких, то что говорить о Русе?
