— Посторонним запрещено, — сразу говорит медсестра.
— Я не посторонний, я муж, — сочиняю на ходу, вспоминая, как Аня прикинулась моей невестой, чтобы навещать меня. Моя девочка… Ты только дождись меня и дай всё объяснить! — Осматривай, доктор, скажи что с нашим ребенком всё в порядке и я пойду, — несмотря на то, что вид у меня всё еще не очень, стараюсь говорить максимально угрожающе. В целом, я реально готов сломать сейчас кого-нибудь, потому что злости внутри хватит на пару десятков человек.
— Ложитесь, — смиряется медсестра. Алёна в панике, по глазам вижу. Она хочет сказать что-то, но я взглядом заставляю ее закрыть рот. Мне надо убедиться, просто убедиться, что Алёна врет.
— А предположения о беременности в связи с чем были? — спрашивает медсестра, водя аппаратом по низу живота Алёны.
— Две полоски и задержка.
— Нужно будет сдать анализы. Так, Сергей Викторович, запишите, что увеличен яичник, но беременности у пациентки точно нет, — я даже не дослушиваю, сразу ухожу. Поднимаюсь и хлопаю тяжелой дверью.
Вот нахера? Нахера было снова портить мне жизнь? Её достаточно испортили за все мои двадцать пять, и когда я реально захотел жить так, как у меня получается, произошел очередной пиздец.
Выхожу на улицу и подкуриваю сигарету, меня колбасит от злости. Набираю Аню — не берет. Сука! Всё наперекосяк, всё через одно место.
Докуриваю сигарету и выходит Алёна. Бежит за мной, спотыкаясь, и хватается на гипс на руке, когда приближается.
— Вот нахера, а? — поворачиваюсь к ней и кричу в лицо. Меня рвет от эмоций на части, я давно не испытывал так много всего. — Объясни просто, блядь, зачем? Мало ты мне душу вытрепала? Мало стучала обо мне? Мало Дикому докладывала, да? Решила и дальше мне жизнь испортить? У меня только, сука, все наладилось, я только вкус жизни почувствовал, когда из больницы вычухался. Я влюбился впервые в жизни, а ты опять приперлась и все разрушила одним сраным днем! Зачем, ты можешь мне объяснить? Потому что я хоть убей не понимаю, нахера было разыгрывать весь этот спектакль.
— Дамир… — она снова трогает меня за руку, но я делаю шаг назад. Мне неприятно. — Его посадили, — ноет она за Диким. Бля, еще бы его не посадили. — Он подключил все связи, чтобы вылезти оттуда, но он слишком важная персона, там за него кучу людей на повышение пошли, сидеть ему так долго, что я даже произносить этого не хочу.
— Я причем? От его рук чуть не подох — жалеть не буду.
— А я одна осталась, понимаешь? Совсем одна. Я думала ты поверишь мне, мы вместе жить будем, и ребеночка бы сделали. Я буду хорошей женой, ты только не бросай меня, пожалуйста…
— Тебе лечиться надо, Алён. И от зависимости, и головой. Не лезь в мою жизнь никогда больше, поняла?
Ухожу, выбрасывая сигарету. Мне не стыдно, и жалости у меня к Алёне нет. Дерьмовый путь каждый сам выбирает и надо уметь с него сойти тоже самому.
Вызываю такси к ближайшему дому, дожидаюсь его во дворе и еду к Ане. Звоню еще трижды — не берет. У меня до ужаса плохое предчувствие, а может просто страх — не знаю. Но я пиздецки боюсь, что она ушла.
Залетаю по ступенькам, забывая и про лифт, и про ноющую боль в ноге. Плевать. Вот сейчас — на все плевать.
Дверь заперта, хотя я уходил и не закрывал на ключ.
Открываю и встречаю противную тишину. Слишком тихо. Противно тихо. Так, как всегда тут было раньше, до появления Ани. Так, как мне уже давно, оказывается, не нравится.
Захожу на кухню — стоят панкейки. Красивые, пахнут, полная тарелка.
В гостиной пусто. На балконе — никого. В спальне тоже Ани не нахожу.
Сажусь на кровать и роняю голову на руки. Это пиздец. Если она ушла, то вряд ли захочет даже слушать хоть какие-то оправдания.
Рычу. Ненавижу сам себя и жизнь эту снова всей душой ненавижу.
Встаю и бью стену, разбивая кулак в кровь. Эмоций снова с перебором, меня колотит от всего этого, я не умею больше с этим справляться.
Решаю найти Аню во что бы то ни стало. Поговорить, рассказать ей всё, как было. Надо будет — пойду к Русу узнавать ее адрес, а не скажет — весь город обойду, но найду точно.
Иду в прихожую, но посредине коридора зависаю. Потому что я слышу звук стекающей в ванной воды.
Дверь оказывается незапертой, а я снова люблю эту жизнь.
Потому что она не ушла. А это до ужаса многое значит.
Глава 38. Аня
За ним закрывается дверь, а я прикладываю все имеющиеся внутри силы, чтобы держать себя в руках. Мне хочется плакать, но я терплю и не разрешаю себе позволить эту слабость. Почему мне вообще хочется плакать?
Потому что я услышала слишком многое. Половину из этого я наверняка не должна была слышать, а вторую половину совершенно точно слышать и не хотела.
Трахались без резинок… Беременна… Эти слова стояк в горле противным комом, я пытаюсь отвлекать себя готовкой, переворачивая панкейки слишком агрессивно, но помогает, если честно, довольно плохо.
Мне ведь только стало казаться, что всё хорошо… Я очень быстро и довольно легко пережила предательство и расставание с Русланом благодаря Дамиру, я же, блин, и правда увидела в его глазах то, о чем говорили мне все поголовно. Я увидела в его глазах сумасшедшие чувства и очень быстро прониклась ими сама, потому что невозможно было иначе… Эта теплота и забота после холода и безразличия покорила за минимальный срок, и я… Боже, я влюбилась. Вот так быстро, едва ли порвав с парнем, влюбилась в другого. И ни капли не жалела об этом, потому что Дамир он другой. Я никогда таких людей не встречала. Он выглядит устрашающе, а порой ведет себя еще хуже. Сначала мне казалось, что он жестокий, а потом я увидела его совершенно другим. Таким, которым он мне и понравился.
Таким, в которого я и влюбилась.
Я почти отдалась ему, хотя до этого боялась близости как огня. Подпустила его так, как никого до этого, не сомневаясь и секунды в правильности своих действий.
Я разрешила себе ощущать все то, что есть внутри, и при этом не грызть себя, а потом… А потом случилась эта девица. И сказала все те слова.
Я слышала все, что она говорила, подслушивала, поступая некрасиво. Но она говорила такие вещи… Она сказала что он рос в детском доме в жутких условиях, что его мама умерла от наркотиков, а папа сразу же бросил. От этих слов у меня рухнуло что-то внутри, и до сих пор колет под ребрами. Это так больно. Осознавать, что это правда могло быть с ним. Я в секунду поняла его холодность, он наверняка никогда не чувствовал себя нужным. Его предали самые близкие люди, о какой вере в человечество может вообще идти речь?
Отсюда сразу страх: если она беременна, он ведь и правда наверное не бросит ребенка. Потому что его бросили, а он не такой, он совершенно точно не такой. С другой стороны… Не бросить ребенка ведь не означает жить с его матерью?
Боже, мне так плохо от всего этого, голова кругом и скручивает желудок. Я не понимаю, о чем мне думать и в какую сторону уводить мысли. Из каждого услышанного слово выливается страх того, что я больше никогда не смогу поцеловать Дамира, потому что по какой-то из причин он всё же решит остаться с ней. С ней и их, черт возьми, ребенком.
Не замечаю, как тесто заканчивается, убираюсь на кухне после готовки и невозможно сильно хочу уйти. Правда хочу. Я от слов этой дамы словно грязная, хотя по сравнению с тем, что она наговорила, слова в мой адрес — капля в море. Но даже тут она упомянула, что было между ними с Дамиром, и тупой, не имеющий на жизнь права, но всё-таки укол ревности, больно пырнул под сердце.
Я хочу уйти. Я очень хочу уйти и не участвовать больше в этом спектакле. Я боюсь, что он вернется с ней или… Или вообще не вернется. Мне страшно, что придется отпустить Дамира, а я ведь не смогу без него больше. Он за три дня показал мне, что такое любовь, а за все время нашего знакомства неосознанно научил столькому, что даже подумать страшно! А как без него теперь? Ну как?
Борюсь с собой, не разрешаю сдать позиции и снова стать слабой. Нельзя. Слабой я только рядом с ним быть могу, прячась за его сильной спиной, а сейчас нельзя. Нужно собрать всю волю в кулак.
