Элиф Шафак - Честь

Последовал новый взрыв смеха, но Капитан внезапно стал серьезным, глаза его угрожающе прищурились.

– Приятель, тебе следует отзываться о нем более уважительно. Тем более что Карл Маркс – твой союзник. Он отстаивал права таких, как ты.

– Он что, был турком? – вырвалось у Юнуса.

Все так и покатились со смеху. Вытирая выступившие от смеха слезы и постанывая от удовольствия, зрители ожидали продолжения шоу.

– Под такими, как ты, я имел в виду неимущих, – пояснил Капитан.

– А кто такие неимущие? – спросил вконец озадаченный Юнус.

– Неимущие – это люди, которые лишены того, что принадлежит им по праву. И в результате имущие владеют тем, на что не имеют никаких прав.

Юнус сосредоточенно сдвинул брови и прикусил губу.

– Ни один вид, проживающий на земле, не может сравниться с человеком по части жестокости, жадности и надменности, – все больше входил в раж Капитан. – Вся капиталистическая система построена на систематической эксплуатации неимущих. Я, ты, мой юный друг, мы все здесь – неимущие! Соль земли! Великая немытая голытьба!

– Мама всегда поддерживает чистоту в доме, – пробормотал Юнус. Никакого другого аргумента он найти не смог.

Снова раздался смех, но на это раз не такой веселый, как прежде. Теперь в этом смехе звучали жалость и сочувствие.

Но Капитан, севший на своего любимого конька, не заметил, что настроение его слушателей изменилось.

– Пойми же наконец, парень, – продолжал он, – эксплуататоры угнетают твоих родителей и заставляют их вкалывать до седьмого пота, а сами набивают свои карманы!

Юнус вскочил на дрожащие ноги:

– Никто моих родителей не угнетает, и меня тоже. Мой брат – боксер, и он сумеет за нас постоять!

Юнусом двигала не только гордость. Никогда раньше ему и в голову не приходило, что его семья бедна. Конечно, мама частенько жаловалась, что им трудно свести концы с концами. Но никто у них дома не говорил, что они какие-то там неимущие, угнетенные, и тем более не употреблял неблагозвучное слово «голытьба».

На этот раз никто не засмеялся. За окнами темнела ночь. В нескольких кварталах отсюда Пимби стояла у кухонного окна, смотрела на улицу, слабо освещенную фонарем, и изнывала от тревоги за младшего сына. Одиночество и тоска окружали ее плотной оболочкой, словно стеклянный шар – фигурки сказочных персонажей.

– Ладно, приятель, я не хотел тебя обидеть. – Капитан улыбнулся, чтобы следующая его фраза не прозвучала как упрек: – Просто ты еще слишком мал для серьезных разговоров!

Эти слова заключали в себе все, что Юнус ненавидел: намек на его малолетство, глупость и невозможность завоевать любовь Тобико. Едва сдерживая слезы, мальчик рухнул в кресло.

– Не обращай на него внимания, – прошептала Тобико. – Уже поздно. Тебе пора домой.

– Да, я пойду, – хмуро кивнул Юнус. Его желудок снова начал кувыркаться.

– Пока, зайчик.

Юнус попрощался со всеми, но не стал прикладывать правую руку к сердцу, как учили его отец и дядя. Вместо этого он растопырил средний и указательный пальцы в виде буквы «V», как это было принято у здешних обитателей. Но стоило ему сделать несколько шагов, комната начала кружиться. Не в силах предотвратить катастрофу, он без предупреждения изверг содержимое своего желудка даже не на пол – это было бы еще полбеды, – а на джинсы девушки, в которую был влюблен.

– Нет, только не это, – проскулил он, понимая, что его надежды на взаимность окончательно рухнули.

В следующее мгновение огоньки свечей превратились в ровный серебристый свет и он соскользнул в иную реальность.

Друзьям Юнуса пришлось доставить его домой на руках. Они позвонили у дверей и тут же умчались. Когда измученная ожиданием Пимби открыла дверь, она увидела лишь своего младшего сына, безмятежно сопящего у порога.

С начала семестра Кэти Эванс, сама того не желая, втрескалась в Искендера по уши. Алекс. Александр. Пошел он в задницу. Наглый идиот. Так тащится от себя, что смотреть смешно. Вечно окружен прилипалами и строит из себя самого крутого. И все же она чувствовала, что огоньки, тлеющие в его темных глазах, прожигают ее насквозь и ей отчаянно хочется коснуться его гладкой оливковой кожи. В конце концов Кэти набралась храбрости, подошла к нему первая и спросила, не хочет ли он в ближайшее воскресенье сходить с ней в кафе. В ответ он бросил «О’кей» и сообщил, что утром по воскресеньям помогает матери, с одиннадцати до двух у него тренировка в боксерской секции, а после он готов с ней встретиться, если она так хочет.

Первую половину воскресного дня Кэти провела в своей комнате, примеряя один наряд за другим и сосредоточенно разглядывая себя в зеркале. Мохеровые джемперы ярких цветов – абрикосовый, лавандовый, бирюзовый, – которые она покупала вместе с матерью, казались старомодными. Все юбки были уродливыми, слишком длинными или слишком короткими, все платья годились только для маленькой девочки, так же как и туфли фирмы «Мэри Джейн». Взглянув на свой гардероб глазами Искендера, она ужаснулась: такими скучными и детскими были все ее вещи. Испытав приступ жесточайшего отчаяния, во время которого все содержимое ее шкафа оказалось на полу, она решила, что оденется без всяких претензий: джинсы, спортивные туфли, голубой свитер. Волосы она собрала в конский хвост и ограничилась минимумом косметики. Кэти надеялась, что ее повседневный облик он воспримет как признак самоуверенности или скромности, а может, что самое лучшее, и того и другого сразу.

В кафе, где было назначено свидание, Кэти явилась на пять минут раньше, хотя по пути разглядывала свое отражение во всех витринах. Через сорок минут после назначенного времени Искендера все еще не было. Слишком гордая, чтобы признать поражение, Кэти заказала официанту еще одну кока-колу. Сначала она хотела заказать свой любимый молочный коктейль с клубникой и бананом, но, поразмыслив, решила, что это будет слишком по-детски.

Когда второй стакан колы был почти допит, а терпение Кэти подходило к концу, дверь отворилась и вошел Искендер со спортивной сумкой на плече. Волосы у него были еще влажными после душа. Он как ни в чем не бывало жевал резинку и явно не испытывал неудобства оттого, что опоздал на свидание.

– Привет, красотка, – бросил он, подходя к ее столику.

Стоило ей услышать это глупое и нахальное словечко «красотка», вся ее ярость испарилась, а щеки вспыхнули румянцем.

– Долго ждала?

– Ничего, ерунда.