— Все как раз наоборот. Это он согласился на гражданский брак, хотя долго уговаривал на свадьбу. Просто я решила не торопиться с таким нешуточным делом. А вдруг не срастется? Что тогда? Снова бежать в загс? Хватит с меня Анатолия.
— Но ведь год прошел. Вполне достаточно для испытательного срока.
— Ты знаешь, — засмеялась Ирина, — невесте как-то не пристало первой предложение делать.
— Что, теперь он ломается? Так-то! Вовремя надо просекать судьбоносные моменты.
— Не знаю, к добру это или к худу. Поживем — увидим.
— И как ты умудряешься форму держать при таком-то изобилии? Мне бы такую житуху, я в двери уже не влезала бы.
— А я мало ем. Почему-то не хочется.
— Так чем ты занимаешься целыми днями? Работу бросила…
— Это он настоял. Да и как в такую даль добираться? Конечно, меня бы возил шофер, но все равно на дорогу уходило бы больше часа. Как выразился Сергей — овчинка выделки не стоит. А занятий в таком хозяйстве хоть отбавляй. Помогаю садовнику с цветочными клумбами. Мне это даже нравится. Потом по дому много дел.
— Ну-ну. Гувернантки-то нет. Сэкономил на тебе?
— Ты не можешь без подколов, да?
— А что я сказала? Ничего, кроме правды. Нет, Ируня, и в самом деле, ну что это за жизнь за крепостной стеной? Ладно бы женой законной, а то пашешь целыми днями на своего барина, как домработница…
— А что мне делать — на диване целый день валяться? И никакой он не барин, не болтай! Он любит меня. По вечерам мы много говорим, обсуждаем книги, фильмы, играем в преферанс.
— Преферанс? Ха-ха-ха! Господи ты боже мой! Тебе в теннис с твоим здоровьем надо играть, а не в стариковские игры.
— Представь, он нас с Аленой как раз обучает теннису. Я уже кое-что могу на корте.
— А-а, ну тогда еще ничего. Ой, Ирка, а шашлыки?!
Они подбежали к мангалу, окутанному черным дымом, но было поздно — мясо обуглилось.
Алена сияла глазами, рассказывая матери об Америке. Ирина смотрела на свою заметно повзрослевшую дочь чуть отстраненно, без примеси материнского умиления, и невольно испытывала легкую досаду — многое ее не устраивало в характере Алены. Откуда в ней эта холодная расчетливость, слишком ранняя для шестнадцатилетней девочки? Причем она ее не скрывает, и не потому ли, что попросту не ведает о предосудительности этой черты? В чем материнская вина? Когда она упустила первый момент зарождения уродливых качеств в Алене? Ведь как ни крути, а Эльвира опять права — избаловали они с Анатолием дочь.
— Мам, ты опять меня не слушаешь? Я ей о Бродвее рассказываю, а она… Какая же ты у меня несовременная! Вот Сергей Владимирович, хоть и старше тебя, а рубит буквально во всем. Мы с ним и настоящий джаз послушали, и в один из Бродвейских театров на премьеру попали. Ой, это что-то с чем-то! Представляешь: входим такие с ним официальные, как же, публика кругом вся из себя, дамы в вечерних нарядах, как вдруг с потолка на нас посыпался целый снегопад из мыльных пузырей. Все завизжали, загалдели, а потом смотрим друг на друга: у одного пузырь на носу торчит, у другого на ухе, а у одной толстой тетки прямо на заднем месте огромный пузырь, с яблоко, представляешь? Такой хохот начался. Все ржут, остановиться не могут. И это еще не все приколы. Дальше выбегают три клоуна в самых диких, каких-то нечеловеческих костюмах и давай щеточками сметать с каждого остатки пузырей. А один пытается убрать пузырь с задницы этой мадам. Она крутится, озирается и клоун вместе с ней. Все ржут, не могут. Наконец все уселись в кресла, свет погас. Но не так, как обычно в театре — в зале гаснет, а сцена освещена, нет, совсем-совсем погас. Все сидят в кромешной тьме и ждут. Тишина — мертвая. Вдруг прямо по зрителям побежали какие-то мелкие огоньки, как искорки. Но теперь уже никто не визжит, а только охают, ахают. Но мне не страшно было. Все-таки Сергей Владимирыч рядом. И вообще, все как в сказке какой-то. Здорово! Полный улет. Ну а потом откуда-то сверху спустился главный герой спектакля и, естественно, на инглиш начал базарить. Я только половину поняла из его реплик. Но пели они классно. Такие голоса, мама! Им бы у нас — цены не было. Куда там нашей попсе!
— А еще что интересного было?
— Шопинг-драйв по бутикам. Сергей Владимирыч везде меня дочерью представлял, когда просил мне чего-нибудь подобрать из обуви или платьев. «Моей девочке» или «моей дочери» — так и говорил.
— Надеюсь, что ты сама ничего не клянчила?
— Начинается! Ничего я не клянчила, успокойся. Он сам навязывал. Например, вот это платье я не хотела. А он уговорил.
— Почему же ты отказывалась?
— Да оно для теток. Посмотри, какая длина — ни то ни се. Но я сообразила, что ведь можно обрезать и рукава убрать. На лето самое то будет. А вот эту кофточку тоже он углядел. Она висела под какими-то страшненькими, только рукав виднелся. А Сергей Владимирыч увидел. Как раз под мои глаза. Ну как? Правда, супер?
— Ничего.
— А! Что ты еще можешь сказать? Мама, ну почему ты такая неэмоциональная? Сергей Владимирыч и то, после инфаркта, а все время прикалывается, шутит на каждом шагу. Мне нравится, как он это делает. Лицо серьезное, а говорит такое, что хоть стой, хоть падай. Я сначала никак привыкнуть не могла, а потом уже вместе с ним в эту игру стала играть.
— В какую?
— Ну, как тебе сказать, ну в розыгрыши, что ли. К примеру, входим в обувной магазин. А он на ломаном английском: «Будьте добры, покажите нам попугаев». Продавщица, естественно, в шоке. А он снова: «Извините, вы не поняли? Нам белых попугаев». Продавщица начинает нам объяснять, что здесь не продаются попугаи, что нам нужен зоомагазин. Какой-то негр, из покупателей, тоже на полном серьезе вступает в разговор, машет руками, объясняет, что здесь продают только обувь, а попугаев — в зоомагазине. Но мы не сдаемся и продолжаем недоумевать, мол, что это за магазин, где даже нет каких-то паршивых белых попугаев. Короче, пообещав пожаловаться в сенат, мы удаляемся. А те остаются с глупыми физиономиями.
— Вам это казалось смешным?
— А что? Конечно, смешно. Просто я не могу тебе пересказать, как это на самом деле было прикольно. Ты, мамуля, отстала от жизни. Полная безнадега. Ладно. Я лучше Юльке потом расскажу. С ней-то мы оторвемся по полной. Правда, Юлишна стала какая-то вредная в последнее время. Завидует мне. Раньше, когда у нее все было клевее моего, я для нее была лучшей подругой. А теперь сквозь зубы разговаривает. «А это у тебя откуда? А это кто тебе подарил?» Она еще про Америку не знает. Представляю ее физиономию.
— Алена, разве можно так нелицеприятно говорить о своей подруге?
— А пусть она не выпендривается. Привыкла к понтам. А как только у других…
