Спустя четверть часа гости прошли в гостиную, где уже был накрыт стол. Дубец усадил Ирину, затем Алену, а потом уж предложил сесть мужчинам.
— Чем, Иринушка, порадуешь голодных мужиков? — нарочито простецким тоном спросил Сергей Владимирович.
— Пока холодными закусками, — улыбнулась Ирина. — А потом можно и шашлыки во дворе пожарить.
— Ну как вам такая программа? Подходит? — весело обратился к гостям хозяин.
Те довольно закивали. Начали с водки, под которую на ура пошли селедка в кислом соусе, салаты, сыры и холодное мясо. Дубец щедрой рукой наливал гостям все новые порции, но сам почти не пил.
— За прекрасных дам! — поднял тост Иван, уже заметно осоловевший от выпитого.
— Поддерживаю! — чокнулся с ним Дубец. — За Ирину и Алену!
Алена пила апельсиновый сок, но сидела раскрасневшаяся, будто опьяненная мужским вниманием и комплиментами, так и сыпавшимися на них с матерью. Она стреляла глазами то в Ивана, весело болтающего о славянском братстве, то в Янко, более сдержанного, чем его товарищ. Ирина, заметив Аленино кокетство, шепнула ей, чтобы вела себя скромнее, но та отмахнулась от нее как от назойливой мухи. В душе Ирины назревала буря. Когда дочь громко рассмеялась над двусмысленной шуткой Ивана, Ирине захотелось встать и при всех выпороть ее толстым ремнем. Она с трудом держала себя в рамках приличия.
Наконец, мужчины вышли покурить.
— Алена! — резко начала Ирина. — Ты ведешь себя как распутная девка! Или ты прекратишь, или я не знаю, что сделаю!
— Ну полный отстой! Как я себя веду? Что я сказала такого? Да они сами нажрались и гонят всякую лабуду. Я-то здесь при чем?
— Твой взгляд более чем нескромный. Нельзя так в упор смотреть на мужчин и при этом еще многозначительно улыбаться. Где ты этому научилась?
— Нигде, — пожала плечами Алена. — Это природное. Мне и Семушкин много раз говорил, что у меня взгляд, как у Милы Йовович.
— У тебя взгляд юной проститутки! — уже не сдерживаясь, выкрикнула Ирина. — Сейчас же поднимайся к себе наверх и не показывайся больше гостям. Слышишь?
— Да пожалуйста! Больно мне нужны эти старики.
Она с ленивой грацией встала из-за стола и вышла из гостиной.
Ирина не могла больше находиться без движения. Накопившиеся эмоции требовали выхода. Она вышла на крыльцо, где курили мужчины, облокотившись о перила.
— Сергей, я пойду под навес, разожгу мангал, — стараясь выглядеть веселой, сказала Ирина.
— Вам помочь? — галантно склонился над ней Иван.
— Нет, спасибо, я справлюсь сама, — через силу улыбнулась она.
— Ты разжигай, а мы еще по маленькой тяпнем, — не замечая ее настроения, бодро произнес Сергей Владимирович, увлекая за собой гостей.
Ирина, оставшись наконец одна, вдохнула всей грудью пропитанный ароматом роз воздух и зашагала к навесу. Нет, не зря она так беспокоится, не зря. Откуда в Алене эти вульгарные замашки, это жеманство? Фу, как стыдно! Неужели эти словаки что-нибудь заметили? Ну конечно же, заметили и даже больше, поддерживали, подзадоривали Аленку в ее кокетстве. Особенно Иван. Ох, мерзавец! Ну ничего, она сегодня же выскажет Сергею все, что думает по этому поводу. Да-да! Выскажет. И про Америку, и про дорогие подарки, и… Одним словом, молчать больше не будет. Ведь это ее родная дочь. Еще почти ребенок с неокрепшей психикой.
Ирина вдруг вспомнила слова Анатолия про эту самую «неокрепшую психику»: «Это у тебя она неокрепшая. А дочь не мытьем, так катаньем своего добьется». Господи! Как он оказался прав! Выходит, отец давно заметил эти черты в дочери, а вот она, слепая курица, ничего не желала замечать. Жила себе, книжки почитывала, а ребенок рос сорной травой, сам по себе. И тут же в ней все взбунтовалось. Неправда! Зачем возводить на себя напраслину? Сколько она проводила времени с Аленкой: и читала ей, и в куклы вместе с ней играла, и сказки на ночь рассказывала, и учила уму-разуму. Тогда кто же виноват? Сейчас многие родители склонны винить в дурном влиянии средства массовой информации. Черт бы их побрал, эти СМИ! Тоннами льют грязь на юнцов, а те уже света белого не видят, наивно считая такую жизнь нормой. Проституция, наркотики, реки пива, мат как неотъемлемая часть речи, казино и прочая ночная жизнь.
Ее даже затошнило от этих мыслей. Хватит себя распалять! Она не в ответе за парламент и правительство, допустивших этот шабаш в стране. Она отвечает только за свою единственную дочь. И она не допустит…
Чего она не допустит, так и осталось за пределами ее сознания. Не видела она выхода из создавшейся ситуации, не знала, как повлиять на взрослеющую дочь.
Ее горькое раздумье прервал пьяный хохот загулявших мужчин. Они шумной компанией ввалились в помещение, где Ирина колдовала над мясом, издающим на всю округу сногсшибательный запах.
— О-о! Как вкусно пахнет! — закричал Иван, цветом лица напоминавший спелую морковь.
— Прошу, господа, за стол! — пригласил Сергей Владимирович. — Ирочка, как там наши шашлыки поживают?
— Уже скоро. Потерпите немножко. Я сейчас нарежу овощей.
— Я помощь… оказать, — невнятно пробормотал Янко, не владеющий русским так хорошо, как его напарник.
— Можете оказать, если хотите, — разрешила Ирина. — Вот, порежьте мелко лук и укроп.
— Мелкалук и… что? Не понял, — переспросил Янко, озадаченно глядя на Ирину.
— Лук. Укроп. Нарезать, — четко повторила она, для пущей наглядности жестикулируя руками.
— А-а! Понял! Я скоро, — обрадовался Янко и приступил к работе.
— Э-э, коварный Янко! — снова закричал Иван, у которого, очевидно, водка притупила чувствительность. — Знает, что нужно женщине. А я? На что годен?
— Ты годен водка пить, — поддел его Янко и ухмыльнулся, довольный своей остротой.
— А мы с Иваном будем развлекать вас, — нашелся Дубец.
— Анекдотами? — спросил Иван.
— Зачем? Мы будем петь.
— О! Петь! Я буду петь! А что петь?
— Русские народные песни.
— Калинка?
— Ну зачем? Есть и получше, например, «Степь да степь кругом…».
— Ну-ка, ну-ка! Как это?
Дубец неожиданно сильным и мелодичным голосом затянул песню. Иван вторил слабым баритоном, но тем не менее дуэт получился вполне удачным. Ирина даже заслушалась, машинально поворачивая на мангале шампуры. К ним пришла Алена. Разве можно усидеть дома, когда во дворе такой праздник? Ирина не преминула строго посмотреть на нее, как бы предостерегая от дурного поведения, и попросила нарезать хлеб. Вскоре все уселись за стол, и веселье возобновилось с новой силой.
— У Чехова есть «Три сестры», а здесь — две сестры, — вдруг огорошил всех Иван. — Вот они, две сестры.
