Заводила весело потрясла конским хвостом, и все блондиночки затрясли хвостами ей в такт.
— Вы ищете мистера Кроули, — пропела она. Девчонки захихикали.
— Верно.
— Вы — группи? Мы должны защищать мистера Кроули.
Жены Дракулы, честное слово.
— Мы с ним знакомы.
— Все так говорят.
— Я журналистка.
— Откуда?
— Ух ты! Продвинутая программа по английскому языку и литературе?
— Для отличников. И редактор школьной газеты.
— И единственный человек в этой компании, имеющий право голоса? — Нет, я не стану вспоминать собственные школьные денечки и проблемы с распределением влияния в каждой группе.
Девчонка задрала нос:
— Тут что-то не так, иначе вы бы сказали, из какого вы журнала.
Чуть было не дернула ее за конский хвост — интересно, что бы мне за это было.
— «Цайтгайст».
Вся команда дружно заохала и заахала.
— Молли Форрестер! — признала меня девчонка в задних рядах.
— Вы читаете мою колонку? — Надеюсь, это прозвучало не слишком нахально.
Девица обиделась, словно я спросила ее, читает ли она «Мери Поппинс».
— Нет, вчера ваша фотография с мистером Кроули была в «Посте», и он все нам про вас рассказал.
Бывает и лучше, но сойдет. По крайней мере, девицы подхватили меня и погнали перед собой, точно спеша доставить султану очередную наложницу.
Внутри пахло сыростью, как обычно пахнет в старых домах, каждый вздох щекотал ноздри. Юные мои приятельницы-надсмотрщицы не обращали внимания на запах, они веселились и засыпали меня вопросами насчет Адама и Джордана, не требуя ответов, и так мы пронеслись по лабиринту коридоров под любопытными взглядами школьниц — к счастью, никто больше не присоединился к нам.
Мы застали Адама в темном, полном странных отголосков помещении. Он сидел за большим роялем и наигрывал мощную, но печальную мелодию. Сцена больше напоминала эпизод с Робертом Уокером в «Песни любви»[28], нежели с Лоном Чейни в «Призраке оперы»[29], и я почувствовала, что рада видеть Адама. Он сидел за роялем такой красивый и так приветливо улыбнулся, завидев нас, что мне пришлось строго напомнить себе: я пришла расследовать дело об убийстве.
— Пришли с дарами! — весело приветствовал нас Адам и пошел нам навстречу. Девочки столпились вокруг своего кумира; несколько ласковых слов — и он отослал их. — Приятный сюрприз, — продолжал он, обращаясь ко мне. Двойные двери со вздохом затворились за девчонками.
— И мне приятно. Оливия говорила, что вы репетируете мюзикл…
— И вы решили, что речь идет об истеричной и нецензурной рок-опере. — Адам вернулся к инструменту, я, все еще сбитая с толку, следовала за ним.
— Что-то в этом духе.
— Ну, дамы из «Монтгомери» тоже вполне себе истеричны и неподцензурны.
— Вы здесь преподаете?
Адам уселся за рояль и вновь погрузился в печальные блюзовые аккорды.
— Типа того. «Творческий курс». У меня есть друг среди учителей, и он пригласил меня вопреки «отсутствию академических свидетельств» — попросту говоря, я школу не закончил. Только не вздумайте об этом написать.
— Почему бы и нет? Вы столько времени уделяете детям — трогательно.
Голос Адам понизился до заговорщического шепота:
— Дети — подопытные кролики. На самом деле я готовлю мюзикл, но сперва прогоню его в школе. Музыкальная версия «Расцвета мисс Джин Броди»[30] в ритме джаза. Девчачья школа подходит как нельзя лучше.
Аккорды перешли в мелодию, пальцы Адама работали словно сами собой, легко, без усилий наигрывая песню, не мешая ему вести разговор со мной. Завораживающее зрелище… если б я вдруг не вспомнила фильм, в котором попавшему в аварию пианисту пришивают руки убийцы и его руки начинают душить людей, пианист бессилен удержать свои разбушевавшиеся конечности[31]. Я невольно сделала шаг назад.
Адам не заметил моей реакции.
— Я люблю детишек, и они меня любят, и вот оно…
— Оно — что? — переспросила я.
— Адам Кроули: попытка искупления. — Это прозвучало как название фильма, к которому его мелодия служила заставкой. Скорбная мелодия; мурашки побежали у меня по спине.
Как-то не так повернулся этот разговор, но умнее было отдаться течению.
— Вы нуждаетесь в искуплении? — с деланой наивностью переспросила я.
— Мне выдался великолепный шанс, а я слил. Отказался от возможности, ради которой и человека убить не грех.
Замечательный выбор слов. С трудом разлепив замерзшие губы, я уточнила:
— От чего же вы отказались?
— От первородства. Рассел все сделал, ковровую дорожку мне под ноги постелил. Оставалось пройти по ней и сесть на престол. Рок-звезда, династия продолжается… — Он с размаху ударил растопыренными пальцами по клавишам, взревел нестройный аккорд.
— Вы были так молоды.
— Прекрасное извинение. Могу предложить еще сотню. Послушаете?
— Вы вовсе не провалились.
— Я не преуспел. Чересчур тонкие дефиниции.
— Будет и второй альбом.
— Запросто. Потолкуйте об этом с моим братцем.
— Я бы предпочла поговорить о вашей матери. И о Грэе.
Пальцы Адама сорвались с клавиш, словно попав в горячее варево.
— Ах, Молли, Молли. Нам было так хорошо вместе. — Он поднялся из-за инструмента и начал подниматься по ступенькам на пустую сцену.
— Вы ладите с матерью? — Я не тронулась с места, перекрыв Адаму путь к отступлению.
— Я ее люблю. — Он стоял спиной ко мне, и голос его звучал невыразительно. — Все сыновья любят матерей, ведь так?
— Спросим Нормана Бейтса[32].
Он рассмеялся и повернулся ко мне, сжимая и разжимая пальцы, чтобы их согреть.
— Какое вам дело до наших отношений с матерью?
Хотелось бы разобраться, на что она пойдет ради сына, ответила я, но не вслух.
— Оливия с ней ссорится, Джордан тоже. Если у вас с Клэр все в порядке — уже хорошо, иначе выходит, что у этой женщины нет общего языка ни с кем из выросших на ее глазах детей.
Адам протянул руку, будто приглашая меня на танец. Я послушно поднялась по скрипучим ступенькам и встала рядом с ним, взяв его за руку. Адам легонько развернул меня лицом к построенному на сцене дому.
— Для моей матери это — все. Находиться на сцене. Перед битком набитым залом. Мой отец продержался недолго, я пришел и ушел, а обманутой себя чувствует Клэр. Она хотела продолжить династию, но Джордан слишком легкомыслен, а Оливия вообще ничего не смыслит в музыке — этого Клэр ей не простит.
— Какая же роль отводится в этом раскладе вам? — поднажала я.
