Я принесла ей в подарок репродукцию моей любимой картины. Из серии иллюстраций о человеческом одиночестве под авторским названием «Инверсии». Сделала копию на цветном лазерном принтере и принесла. Игоря дома не было, я нарочно так подгадала.
– Что на ней? – спросила она.
– Человек. Беззащитный и голый. Ему ангел дарит цветок.
Она улыбнулась.
– Какой цветок?
Я взглянула на репродукцию. Ангел дарил крест из веточек. Вербы, наверное. Но на другой репродукции, которую я оставила дома, были мужчина и женщина, спиной друг к другу. Она, не отрываясь, смотрит в зеркало. А мужчина держит белый цветок. Ромашку. И смотрит на другую, склонившуюся до самой земли, потускневшую от своей тяжелой жизни женщину.
– Какой цветок? – повторила она.
– Ромашку, – ответила я и зачем-то добавила: – Садовую.
– Как у тебя дела?
– Извини. Я не смогу к тебе заходить. Через три месяца у меня предварительная защита. Дел просто завал.
У нее задрожали губы.
– Я буду думать о тебе все время. Держи хвост морковкой.
Так я сказала, чтобы немного смягчить, и бросила взгляд на репродукцию. Я только сейчас заметила, вспомнила, оценила, что за спиной голого, беззащитного человечка стоит, сложив за спиной руки, черная нелюдь. Стоит и ждет. Спокойно смотрит и ждет.
Лена улыбнулась мне вслед. Счастливая, несчастливая, слепая, больная, любимая женщина.
Что лучше – когда ты любишь или когда любят тебя? Лучше, конечно, третье, но третьего не дано. Мы с Дмитрием поженились. Я сама сделала ему предложение. Просто подошла сзади и обняла.
– Ты замуж меня берешь? Или что?
Он сидел и молчал, сложив руки на коленях замком. И мне стало страшно до смерти, что я пропустила в своей жизни все. И того, кого любила, и того, кто любил меня.
– И что тогда будет? – наконец спросил он.
– Рай на земле.
– Я не хочу рая, – сказал он. – Я хочу, чтобы меня любили. И все.
Он смотрел на меня серьезно и строго. От его взгляда мне было не по себе. Я его уже видела. Я села к нему на колени, чтобы не видеть глаз. Села прямо на его ладони, сложенные замком.
– Я тоже хочу, чтобы меня любили. И я обещаю, если с тобой, не приведи бог, что-нибудь случится, я буду носить за тобой горшки. До самой смерти.
– Лучше люби меня до самой смерти.
– Это одно и то же.
– Тогда я тоже буду носить за тобой горшки.
Вот такое мы сделали друг другу серьезное предложение. Обдумали и сделали. У нас на это было полно времени.
Я рассказала ему о своей бабке. О том, как она спала с доской с забитыми в нее гвоздями, остриями наружу. И почему она это делала.
– У кого из нас будет такая доска? – спросила я.
– У меня, – сказал Дмитрий.
Вполне возможно. Он женился на мне любя, но так и не простив. Может быть, в конце моей жизни я буду бродить по городу и заглядывать в чужие окна, тоскуя по несбывшейся судьбе.
Иногда Дмитрий смотрит на меня так, будто боится, что я сбегу. Тогда я беру его за руку, и он сжимает мою ладонь. Знаете, чего я больше всего боюсь? Умереть от одиночества в комнате, за стеной которой спит ненавидящий и любящий меня муж. И тогда мне хочется скулить тихо и жалобно:
– Не бросай меня, пожалуйста.
* * *
В апреле мне позвонила на мобильник Нина, моя одноклассница.
– Вчера умерла Лена Хорошевская. Завтра похороны. Вынос тела в двенадцать. Мы все будем.
Она вздохнула.
– Первая смерть в нашем классе. Придешь?
– Нет.
– Ну, как знаешь!
Нина бросила трубку.
Вынос тела. Вынос предмета чьей-то любви. Вот что такое вынос тела. И все.
* * *
Лена умерла в своей городской квартире. Обычной городской квартире, такой же, как и другие. В обычных городских квартирах люди умирают чаще, чем где-то еще. Обычная городская квартира – это обычное место смерти людей, когда придет их время. Она умерла не одна, рядом с ней был ее Шагающий ангел. Ей повезло. А я не хочу умереть, как мой дед, от обычного одиночества. Где мой Шагающий ангел?
И не было ничего. Никакого Шагающего ангела. Я все придумала. Все женщины мечтают о неземной любви и идеальном любовнике. Я просто вас обманула. И себя тоже. Точно.
* * *
Особый сундук моей памяти пуст, в нем хранится только запах моей любви. Пряный и горький запах. И запах предмета моей любви. Запах соколиных крыльев, который ни с чем не спутать. Особый сундук моей памяти закрыт на сто замков. Только ночью я иногда слышу чей-то зов, бесконечный, протяжный, знакомый. От него не отбиться ничем. Даже снотворными. Я просыпаюсь и смотрю на свои руки, они ободраны до крови острыми, хорошо заточенными гвоздями. Может быть, я сойду с ума. Рано или поздно. И все же я ни о чем не жалею. Неважно, кого я любила; важно, что я успела узнать свой предмет любви на ощупь.
На заставке моего лэптопа есть Шагающий ангел. Он возникает из ниоткуда и складывается из кусочков цветной мозаики. Он никогда не смотрит на меня. Он занят. Он шагает к тому, кому он не нужен, неся в подарок свое сердце. Его плечи давно и навечно согнуты непосильной ношей. Он появляется в центре из темноты и уходит направо, а я всегда остаюсь слева. Получается, он уходит от меня. Каждый раз.
Знаете, чего я больше всего не хочу? Чтобы мой ребенок стал Шагающим ангелом. Ни за что на свете!
Комильфо (фр. comme il faut) – букв. «как надо», «как следует». – Прим. ред.
