– Почему не сказала? – грозный рык наполняет комнату, а я не могу понять в чем меня обвиняют. Молчу.
Кайданов быстрым шагом приближается, останавливаясь достаточно близко. Хватает меня за предплечье, до боли сжимая, точно специально хочет причинить страдания.
– Почему не сказала про беременность? – говорит уже более конкретно, и все встаёт на свои места. Все, кроме убийства моего соседа.
Я нахожу в себе храбрость дать отпор, потому что не могу иначе. Ярость, которая лишь подогрелась вопросом Глеба, просится наружу, и я обязана выплеснуть ее, иначе меня разорвёт изнутри от этого обжигающего, подобно пламени, чувства. С силой вырываю руку, вкладывая в своё действие всю ту ненависть, что успела накопить с того момента, как Кайданов достал оружие. Говорю на эмоциях, очень громко, практически срываясь на крик:
– Потому что такие как мы не должны рожать детей! Не должны, слышишь?! – я всегда считала себя стрессоустойчивым человеком, мне пришлось воспитать это качество в себе. Оно дало возможность выжить. И в детском доме, и в академии. Но сейчас, понимаю, что меня накрывает настоящая истерика, такая, что рвёт в клочья, уничтожает медленно, но верно, не щадя на своём пути ничего, взрывая все, что попадается под руку. – Ты ублюдок, Глеб, и сегодня я в очередной раз убедилась, что поступаю правильно. Ты убил человека. Хладнокровно убил просто за то, что он гулял со мной, за то, что был рядом! Он ничего тебе не сделал! Он был гораздо лучше всех нас вместе взятых!
При упоминании Максима, Кай недовольно сверкает глазами. Очевидно, его злит, что я до сих пор цепляюсь за это событие, хотя для него самого оно ничегошеньки не значит. Глеб больше не делает попыток схватить меня, но не упустит этой возможности, если я вдруг решу рыпнуться.
– Ты все равно родишь его для меня! – на полном серьезе говорит мужчина. Произносит слова медленно и грубо, цедит сквозь сжатые челюсти. – А потом можешь идти на все четыре стороны!
– Пошёл нахуй! – я произношу эту фразу с таким презрением, с каким только могу, вкладываю в неё все, что есть на душе. Могла бы выразиться по-другому, но не стала. Мой ответ красноречивее тысячи слов выражает отношение к происходящему и то, что мне глубоко плевать на желания Глеба.
В ответ мужчина по инерции ударяет меня по щеке. Сильно ударяет, так, что кожа на месте удара невыносимо горит, но я не показываю вида. В одно мгновение замечаю страх в глазах Кая, но он быстро исчезает, когда я начинаю истерически смеяться. Боже, я всегда думала, что большей задницы чем та, в которой я уже побывала просто не существует, но, похоже, ошиблась – бывает, ещё как бывает!
– Я сказал, ты все равно родишь мне ублюдка, даже если для этого придётся посадить тебя на цепь! А пока – будешь милой и послушной, как хорошая жена.
***
Глеб хватает меня за лицо, сжимая щеки. Тянет вверх, вынуждая отклонить голову назад. Так он подтверждает правдивость своих слов, собственную власть, которую устанавливает надо мной. Его ладони тоже перепачканы кровью. Да мы все перепачканы. Я заляпала нас своими окровавленными руками, пока пыталась выбраться из принудительного захвата. Следы остались не только на коже рук, но и на одежде, будто мы только что участвовали в какой-то кровавой бойне.
Вырываюсь. Глеб не имеет никакого права так со мной поступать. Но он снова пленяет меня. На этот раз схватив за голову обеими руками.
– Я сказал – послушной, Марина! – неожиданно припадает к моим губам в привычной для себя манере, но на этот раз я сопротивляюсь.
Сейчас у меня нет никакого желания отвечать. Все, чего мне хочется – вернуть время вспять, в тот момент, когда невысокий мужчина в плаще переступил порог моей ненавистной квартиры. Но Кайданова мало волнует мое сопротивление. По-моему, я только больше завожу его своей строптивостью.
Глеб, наконец, оставляет мои губы в покое, снимает мою куртку и тянется к пуговицам на рубашке. Я в очередной раз дергаюсь, не желая в этом участвовать. Не хочу даже смотреть в его сторону. Настолько зла. Настолько ненавижу сейчас!
– Успокойся! – мужчина грубо одергивает меня. – Тебе надо в душ. Я помогу.
Я отчего-то сдаюсь, решив, что душ – это хорошо, это то, что мне нужно. Глеб освобождает меня от одежды, в действительности не касаясь обнаженного тела, хотя, я вижу, что он возбуждён, что накинется сразу же, если я дам хоть малейший повод. Но я не даю.
– Ванная там, – наскоро бросает в сторону двери в углу. – Я пока распоряжусь о том, чтоб твои вещи перенесли в мою комнату.
Кай покидает спальню, щёлкая замком. Подхожу к окну, но понимаю, что слишком высоко, слишком опасно для того, чтобы стоило рисковать собственной жизнью. Оконный проем выходит как раз на то место, где все произошло. И там пусто. Мне остаётся лишь гадать о том, что приспешники Дьявола сделали с Максимом, точнее с его телом, до сих пор стоящим перед моими глазами.
Плетусь в ванную и настраиваю воду. Делаю ее максимально горячей, даже слегка обжигающей кожу. Смываю с рук красный цвет, мгновенно окрашивающий воду. Ощущать себя настолько слабой – невыносимо. Это режет ножом по сердцу, вынуждая впадать в какое-то отчаяние, в состояние давно забытое мной, давно стертое из памяти, погибшего вместе с той девочкой, которой я когда-то была.
Я не знаю, почему позволяю себе такие эмоции. Действительно не знаю. Сближаться с кем-то было ошибкой. Самой большой и самой непростительной, той, за которую теперь расплатилась не только я.
Поворачиваю голову и замечаю стеклянные флаконы с какими-то жидкостями. Любовь Кая к стекляшкам в очередной раз может стать моим спасением. Раскрываю створки кабинки, на автомате хватаю один из них, разбиваю, оставляя в руках острую «розочку». Как раз в этот момент в ванную входит Глеб.
– Ты что удумала? – рычит он на меня, а я выставляю своё оружие против него.
– Уйди! – кричу. – И отпусти меня! Просто отпусти...
– Об этом не может быть и речи! – Глеб ставит точку в нашем разговоре.
***
Переступаю низкий порог кабинки и бросаюсь на Кая. Он мгновенно перехватывает мою руку за запястье, нейтрализуя меня в одно касание. Разворачивает спиной к себе, прижимает. Я снова брыкаюсь, но это бесполезно. Глеб сильнее давит захватом на руку, вынуждая разжать пальцы. Злосчастный осколок падает на кафельный пол и бьется на множество мелких кусочков.
Мужчина плотно вдавливает меня в себя, и я отчетливо ощущаю его эрекцию. Тело снова предаёт, против воли наливаясь желанием. Я все ещё напряжена, хотя мало-помалу, свожу на нет попытки освободиться. Меня укутывают мягким белоснежным полотенцем и куда-то несут.
Глеб бережно опускает мое тело на постель, а сам нависает сверху. Помещает колено мне между ног, запрещая сводить их. Находит губами мои и снова страстно целует. На этот раз я отвечаю, лаская его рот так же рьяно. Свободной рукой Кай отбрасывает полотенце, обнажая распаренное тело, покорно распятое на кровати. Нежно, почти невесомо скользит пальцами вниз, пока не касается моего мокрого входа. Да, я уже потекла, и мне безумно стыдно за это. Перед собой, перед Максимом. Но я ничего не могу с этим поделать. Плотно сжимаю губы, чтобы хотя бы не стонать, не пасть ниже, чем уже есть. Но стон все же вырывается наружу, когда Глеб нашептывает непристойности в ухо:
– Сладкая, мокрая девочка... Я так хочу тебя... – произносит Кайданов, а потом прикусывает мочку моего уха, одновременно проталкивая два пальца внутрь меня.
Большим пальцем нажимает на клитор, но не двигается. Мне хочется завыть от желания. Маленькая горошина пульсирует и жаждет ласки, а это статичное прикосновение, лишь усиливает напряжение, заставляя терять рассудок. Именно этого Глеб и добивается, хочет свести с ума. Совсем скоро я не выдерживаю, развожу ноги шире и начинаю двигать бёдрами вверх-вниз, сама трусь о его палец в желании разрядиться.
