— Вы хозяйку не видели?
— Была здесь недавно. А зачем вам?
Женщина смотрит с любопытством, а в глазах мелькает узнавание.
— Куда пошла?
— Домой. Рабочий день закончился.
— Адрес давай!
— С какого перепуга? — женщина тянет руку к столу.
— Э, дамочка! — к ней бросается Венька. — А это лишнее! За самодеятельность можно пальчики оттяпать!
Он хватает со стола ножницы и дважды щёлкает ими.
— Бандиты! — взвизгивает продавщица, но руки прячет за спину.
Но ее клич разносится по залу, и магазин мгновенно пустеет. Я вытаскиваю телефон.
— Сколько хочешь за информацию?
Нет, я помню дом, где когда-то жил Каланча, но номер квартиры неизвестен. Не станем же мы ходить по подъезду и расспрашивать жильцов!
— Пять тысяч, — выдаёт тетка, мгновенно сообразив, что убивать ее не собираются. — Нет, десять. Пятнадцать…
— Ты притормози маленько, — Венька делает «вжик» ножницами.
— Диктуй свой номер телефона,
Я быстро перевожу деньги на счёт продавщицы, и она протягивает мне бумажку с адресом.
— Только вы там осторожнее! — кричит нам вслед. — Ее сын из колонии вернулся.
Мы подъезжаем у нужному дому, но паркуем машину так, чтобы ее нельзя было увидеть из окон. Осторожно вдоль стёр пробираемся к подъезду и сталкиваемся с первым препятствием: дверь закрыта, а магнитного ключа у нас нет.
Славка тут же набирает первый попавшийся номер квартиры. Глухо. Он пробует второй и третий. О венчают нам с пятого раза. Скрипучий старушечий голос спрашивает:
— Вам кого?
— Бабуля, — голос Славки мягче ваты и нежнее бархата. — Откройте дверь, пенсию принесли.
— Это ж кому? У Семёновны первого числа, у меня — восьмого. Неужели Зинке с четвёртого этажа? А ей зачем?
— Это мне неведомо.
— Вот ей и звоните.
Бабка отключается, мы переглядываемся. Венька трёт пальцами виски.
— У тебя номер тетки есть? — он смотрит на меня.
— Откуда?
Нажимаю на другие цифры, прикидываюсь разносчиком счетов, почты, сантехником. На слово «слесарь» жильцы реагируют адекватно и открывают дверь. По ступеням взлетаю, не дыша. Отчаяние бьется в сердце, заставляет дрожит колени.
Звоню в дверь, поставив друзей так, чтобы их не было видно, и сам натягиваю на лицо козырёк бейсболки. Сначала слушаю тишину, потом шаркающие шаги и наконец тихий голос спрашивает:
— Степа, это ты?
— Мам, открывай…
Глава 25. Женя
Застать тетю Зину дома можно только утром: она любит поспать до девяти часов, потом не спеша привести себя в порядок и заняться работой. Бухгалтерия, поставщики, контроль за магазинчиком — все лежит на ней.
И она успешно занимается этим делом вот уже лет десять, не зря ее Мини-маркет пережил все взлеты и падения экономики страны.
Открываю своим ключом дверь в подъезд. Вхожу, волнуясь, а внутри все дрожат от страха. Но упрямо сжимаю губы, не намерена отступать ни на шаг, ни на полшага.
В брежневской пятиэтажке по-прежнему ничего не изменилось. Все так же пахнет табачным дымом и котами, так же скрипят обшарпанные перила. Ремонта не было уже давно, а разговоры про снос дома, которые велись каждый вечер, когда я жила у тетки, остались пустыми обещаниями.
Поднимаюсь на свой этаж и замираю перед дверью, пытаясь отдышаться. А в голове растет паника и подаёт сигнал телу. Сквозь спазмированную трахею уже с трудом проникает воздух. Нащупываю в кармане баллончик и впрыскиваю сразу две дозы лекарства.
Жду.
Чего жду, не знаю. Больше прислушиваюсь к звукам за дверью. Но металлическая створка прочно защищает тайны хозяев от случайных гостей.
Жму на кнопку звонка. Мелодичная трель доносится едва слышно. Потом тишина, на глазке появляется и исчезает свет. Нервы на пределе, хотя дыхание удаётся восстановить. Но, несмотря на ожидание, дверь распахивается внезапно.
На пороге показывается Степан.
Он долго смотрит на меня, потом молча хватает за руку и втягивает в прихожую. Чувство, что меня поймали, как птичку в клетку, настолько сильное, что бросаюсь к выходу, дергаю на себя ручку, дергаю…
— Женя, проходи. Я рада тебе, — тусклый голос тетки за спиной останавливает мой порыв.
Поворачиваюсь и вздрагиваю: от цветущей и пышнотелой женщины осталась одна оболочка. Передо мной стоит бабка, а груз прожитых лет давит на ее плечи. Виски блестят сединой, волосы небрежно стянуты на затылке резинкой, а вокруг рта разбегается во все стороны веер скорбных морщинок.
Одета тетя тоже неряшливо. Где ее роскошные пеньюары и тапочки из натуральной кожи и меха на звонком каблучке? Когда тетя бегала, собираясь, по квартире, они выбивали чечетку по паркету, а я прислушивалась и сочиняла мелодию. И каждый раз она была разная.
Сейчас на хозяйке дома обычный фланелевый халат, на груди красуются сальные пятна, одна пуговица висит на нитке.
— Тетя Зина…
Я бросаюсь к ней в объятия. Такая жалость вдруг кусает за сердце, такая тоска, что невольно всхлипываю.
— Девочка моя! — гладит меня тетка по спине и повторяет: — Девочка моя! Как же мы так? А? Как же так вышло? А?
— Тьфу! Бабы! — Каланча в сердцах сплевывает на пол.
— Степан! — хором вскрикиваем мы. — Убери!
— Да, пошли вы! — он лениво настирает плевок тапкой и скрывается в кухне. — Мать, жрать будем?
— Да-да, сейчас, — суетится тетя Зина и тянет меня за собой. — Пойдём, я блинчики твои любимые испекла.
Не знаю, что со мной происходит, но боевой настрой куда-то испаряется. Я шла к этому дому как к враждебному стану, а словно домой вернулась после долгого отсутствия. Жизнь не пощадила мою активную и азартную тетку. Драка сына, суды, тюрьма, мое исчезновение высосали из неё последние силы.
— Тетя Зина, — шепчу ей на ухо. — Вы очень изменились.
— Правда? — она застывает у зеркала, проводит по волосам руками. — Я даже не заметила. Ты к нам на разговор или навсегда?
— На разговор.
— Сначала поедим, все остальное потом.
Мы сидим на старой кухне, только мое место теперь занимает Степан, раньше он крутился по делам, жил на съемной квартире, пропадал на строительстве коттеджа. Мы его почти не видели, а сейчас и у него ничего не осталось. Имущество конфисковали, его контору закрыли, а что случилось с домом, не спрашивала.
Мы пьём кофе, едим блины с моим любимым морошковым вареньем, а слёзы скапливаются в глазах, но никак не могут пролиться.
— Ладно тебе, Женька, не реви! — тетка протягивает мне салфетку. — Говори, зачем пришла?
Она встает, собирает посуду, я бросаюсь помогать, как раньше.
— Я хочу поговорить со Степаном.
— После горячего душа в кафе нам с тобой не о чем разговаривать, — цвыркает зубом он.
— За это, Степ, ты меня извини, — прошу прощения, хотя не чувствую раскаяния. — Надо же было остановить вашу драку. Ты бы мог в полицию сразу загреметь и вернуться на нары.
— Заботливая, значит? — усмехается он. — Ну-ну! Так я тебе и поверил!
Он встаёт и идёт из кухни. На пороге останавливается. Высокий, голова упирается в косяк, злой, рот так и кривится ухмылкой, а пальцы сжаты в кулаки.
— Зря ты так.
— Тебе же выгоднее меня снова посадить. Разве нет?
— Степ, а это спасёт нашу ситуацию? — спрашиваю так тихо, что сама едва слышу.
— Не-а!
Одним прыжком он преодолевает расстояние между нами и хватает меня за подбородок. Я как пушинка взлетаю к потолку.
— Что ты делаешь?
Тетка бросается между нами, но Степка отталкивает ее, и она плюхается на стул.
— Отпусти! — прошу, а сердце бьется, как колокол.
— А если не отпущу, что сделаешь?
Он ставит меня на ноги и наклоняется. Его карие глаза так близко! Свет падает от окна, поэтому они сейчас золотистые, отдают желтизной, и кажется, что на меня смотрит дикий зверь. Мурашки бегут по спине и покалывают иголками в кончиках пальцев.
— Ничего… ты сильнее… надеюсь… на… благо… разумие…
Каждое слово даётся с трудом. Горло втянуто спазмом, пытаюсь вдохнуть, но не получается.
