— Степка, сынок, — тетя Зина заходится плачем, — не делай больно Жене. У неё приступ удушья начался.
— Что? Какой приступ? — брат подозрительно смотрит на нас.
— После той ночи началось. Задыхается и в обморок падает. Если помощь сразу не оказать, умереть может.
— Это правда? — желтый взгляд сверлит меня до печёнок.
Киваю в ответ, говорить уже не могу, только шарю рукой по брюкам, не могу найти карман. Тетка соображает быстрее: видела меня в таком состоянии. Теперь она отталкивает сына, лезет в мой карман и вытаскивает лекарство.
— Давай, дыши, — умоляет меня и трясущимися руками давит на кнопку спрея.
Степан внезапно поднимает меня и на руках несёт в комнату, осторожно кладёт на диван. Звериный взгляд меняется на тревожный.
— Ну, ты, Жека… как же так вышло? — поворачивается к матери и кричит на неё: — А ты почему молчала? И ведь ни слова…
— Тебе своих проблем хватало, вот и молчала.
Постепенно дыхание приходит в норму. Я сажусь, вытираю пот со лба и собираюсь с мыслями.
— Тетя Зина, Степан. Мне нужно с вами поговорить. Отпустите вы меня, умоляю, хотите, на колени перед вами встану. Степка, будь братом, а не козлом!
Говорю, а в памяти вспыхивает картинка, как тетка также умоляла меня в больничной палате, стоя на коленях. Жизнь сделала оборот, словно цикл замыкается. Бумеранг возвращается ко мне.
— Спятила, девка? — брат вскакивает и начинает маятником метаться по комнате. — Кто тебя держит?
— Ты же сам сказал, что я буду твоей, а у меня…
— Ну-ну, послушаем. Что там у тебя?
Он опять подлетает к дивану, и я вжимаюсь в спинку.
— У меня парень есть. Мы любим друг друга, пожениться хотим, — выпаливаю на одном вдохе, растягивать не могу.
— Женька, правда? — охает тетка. — Ну, ты и сучка! А как же Степан? Он же из-за тебя…
И уже нет тихой забитой женщины. Она с упреком смотрит на меня и тоже надвигается, как грозовая туча. Жалость к племяннице забыта, интересы сына ближе и дороже.
Поддержка в лице тетки, растворяется, словно ее и не было. А я так радовалась, думала: она изменилась, наконец поняла, что вырастила плохого, неблагодарного сына. Теперь передо мной стояли сплоченные враги.
Невольно смотрю на входную дверь: будет ли шанс дать отпор и сбежать?
— Тетя Зина, у меня своя жизнь, — говорю мягко, как с маленьким ребёнком. — Рядом с Тимуром я дышу свободно, приступов нет, не чувствую в нем опасности. Мне с ним легко. Он защитил меня пять лет назад, готов защищать и сейчас, но Степка…
— Чем мой сын опять тебе не угодил? И лицом вышел, и статью. А жизнь потрепала, так это не конец, молод ещё, выправится.
— Я его люблю, но… как старшего братишку.
— А кто говорит о любви? — тетка уже шипит, как змея, а ее сын ухмыляется. — Должок отдай и убирайся.
— К-какой должок? — от шока теряю голос, а сама лихорадочно вспоминаю, где прокололась. — У меня ничего нет, ни квартиры, ни денег.
— Зато есть красивое тело, — Степан придвигается ещё ближе, но мне спрятаться уже некуда.
Он небрежно берет меня за плечо и прижимает к спинке дивана. Максимально откидываюсь назад, чтобы этот человек не коснулся меня.
— Не трогай меня!
Но Степан меня не слышит. Он плотоядно улыбается, большим пальцем правой руки с силой проводит по губам. Кажется, что слизистая вдавится в зубы и останется там навсегда. Рот от боли раскрывается, палец проваливается внутрь, едет по зубам, по языку…
Я яростно сопротивляюсь, пытаюсь оторвать братца руками, пнуть ногами, отвращение настолько сильное, что тошнота поднимается из желудка.
— Пусти ее!
Спасает меня тетка. Она бросается к Степану и оттаскивает сына, а я бегу в туалет. Падаю на колени возле унитаза и дышу, дышу, успокаивая взбунтовавшееся тело.
— Я тебе противен? Отвечай, противен? — рычит сзади Степан. — А тот качок слаще мёда? Так, да?
— Да…
— Никогда не будешь с ним!
Крик поднимается к потолку. Мы с теткой замираем от страха. Звонок телефона разрывает зловещую тишину…
Мы смотрим на диван, откуда несутся звуки рингтона, и я срываюсь с места. Почти удаётся схватить сумочку, но брат меня опережает.
— Отдай! Немедленно отдай! — мой голос поднимается до визга.
— А ты отними, попробуй, — хмыкает Степан и задирает высоко руку.
Даже подпрыгивая, я не могу дотянуться до его пальцев. А он хохочет и ускользает. Несмотря на длинное тело, Степан хорошо двигается. Жизнь в тюрьме приучила к постоянной опасности за спиной, с которой надо в случае чего сразиться.
От обиды слёзы выступают на глазах, но страх куда-то исчезает, на тошноту уже не обращаю внимания. Только злость и ненависть к этой семье придаёт мне сил. Звонок замолкает, но через минуту раздаётся снова.
— Ах, не отдашь?
Я размахиваюсь и бью брата коленом в развилку между ног. Уж до этого места дотянуться могу. Тетка взвизгивает и вцепляется мне в волосы. Степан за мгновение до удара угадывает мой порыв и отпрыгивает, поэтому ему достаётся только пальцами на излете. Но и это вызывает боль. Брат сгибается пополам.
— Стерва! Змея! Пригрели гадюку называется, — колотит меня тетка.
Ее тычки в основном попадают на спину. Я вздрагиваю от каждого, но взгляд по-прежнему прикован к сумочке. А она болтается свободно на запястье у брата и манит, зовёт к себе.
— Вы сами виноваты, — огрызаюсь на тетку, выворачиваюсь и сжимаю ее руки. — Хватит! Отдайте мои вещи, и я больше никогда к вам не приду.
— А вот это выкуси! — Степан показывает мне кукиш, выскакивает на балкон и выбрасывает сумку.
— Ты что делаешь? — я пытаюсь протиснуться к перилам. — Люди, вызовите полицию, убивают! — кричу, просунув голову в распахнутую дверь.
Тетка хватает меня за талию и втягивает в комнату, Степан закрывает дверь на балкон.
— Мать, отпусти ее! — приказывает он и обувается.
— Ты куда?
— Сейчас приду. Вы пока поговорите.
Я смотрю шальными глазами на родственников, а в голове мечутся мысли в поисках идеи. Надо вернуть сумку, там карты, деньги и мобильник. Без них я не смогу отсюда уехать и не смогу позвонить.
Дверь хлопает, и только после этого тетя Зина отпускает меня.
— Зря ты так, Женя. Я же по-доброму к тебе, по-хорошему. Неблагодарная.
— Давайте не будем говорить о благодарности. Вы сами виноваты в своих бедах. Воспитали сына-бандита.
— Степка хорошим мальчиком рос.
— Хорошим? О Боже! Да он и в детстве мразью был.
Рассказываю ей, как драгоценный сыночек измывался над слабыми школьниками, избивал их и выманивал деньги.
— У каждого свой бизнес, — спокойно говорит тетка, нисколько ни удивившись. — Один шьёт, другой в магазине работает, третий рэкетом занимается. Работа.
— Какой кошмар! Вы даже не понимаете, насколько прогнила ваша душа.
— Мала ещё, чтобы меня судить!
Услышав звук ключа, поворачивающегося в замке, мы замолкаем и настораживаемся. Я мелкими шагами приближаюсь к выходу. Попробую выскользнуть, когда Степка войдёт.
Но он появляется не один. За спиной маячат ещё двое: невысокий крепыш, мышцы бугрятся на руках, и высокий и худощавый парень. Он одет во все чёрное, а на голове — мотоциклетный шлем. Через чёрное непроницаемое стекло я не могу разглядеть лицо гостя, но сердце сжимается только от одного его вида.
— Значит, это ты послал вчера байкера? — налетаю на брата с кулаками.
— А что, понравилось? Серега классно мотик водит! Хотелось твоего Захери нервишки пощекотать, — усмехается Степан.
— Ты совсем больной, братишка, — плачу уже навзрыд. — На всю голову. И это ты любовью называешь?
— Хватайте ее! — приказывает он, не обращая внимания на мои слова.
Враги налетают с трёх сторон и берут меня в кольцо. Тетка кружится за их спинами, иногда мелькает то лицо, то край халата, то седые волосы. Не понимаю, что происходит, но чувствую, как опять начинаю задыхаться.
— Лекарство, дайте ей лекарство! — слышу голос тетки, но он доносится словно из-под воды.
