мирных жителей».
– Это совсем рядом от нас, – сдавленно произносит Сабина. Сжимает руль так крепко, что белеют костяшки пальцев.
– Как вы живете со всем этим? – все-таки задаю мучивший меня вопрос.
– Вот так… Помогаю людям, чем могу. Вот и вам пригодилась.
– Не представляю, каково это – знать человека, а потом… хоронить. Наверное, я избалован сытой и спокойной жизнью, – замечаю я.
– Вы просто живете в мирном обществе, а я в войне. Дело не в избалованности. Каждый выбирает свою судьбу сам… Сомневаюсь, что смогу жить в другом месте.
Сабина многозначительно кивает и возвращает внимание к дороге. Я безуспешно тычу в экран смартфона, пытаясь поймать сеть… Связи нет, а значит, не представляется возможным сообщить Ладе о благополучном приезде.
– В здании миссии есть интернет. Плохонький, но письмо вы сможете отправить, – угадывает мои мысли Сабина. – Сейчас будет ещё один пост, на въезде в провинцию.
– Надеюсь, все будет хорошо.
Солдаты бегло просматривают салон, скользя лучом фонарика по обшивке автомобиля. Задают Сабине вопросы по арабски и подозрительно косятся на меня.
Она вновь отвечает заученную фразу про благотворительность и помощь мирным жителям. Солдат просматривает документы, прищуривая небольшие карие глаза, а у меня сердце заходится от волнения: только бы не заметил «липы»… Восстанавливаю дыхание, лишь, когда его сухие грязные руки с нестрижеными ногтями возвращают документы.
Сабина довольно улыбается, называя нашу поездку увлекательным квестом, я с облегчением стягиваю с головы бандану…
Проезжаем последние пятьдесят километров пути, наблюдая за сгущающимися над местностью сумерками. Небо вбирает розовато-коричневую краску заката, воздух становится чище, наполняясь влагой, пыль беспомощно прилипает к земле. Ловлю себя на мысли, что безумно скучаю по Ладе… Ее глаза синие, как сирийское небо, а волосы – как покрытые мхом песчаные горы, губы – розовый летний закат… Я только раз видел своего сына, но в памяти, как по волшебству всплывает картинка: я кружу его над головой в сквере Детского дома, захлёбываясь нежностью, и ловлю взгляд Лады… Сосредоточенный, недоуменный…
«Наверное, я никогда не смог бы полюбить чужого ребёнка», – сказал ей тогда я. Трусливо, жестоко, словно наказывая за бурлящие в сердце чувства – я уже тогда ее любил… Видит бог, я полюбил бы Левушку всем сердцем, как когда-то меня папа Толя…
– Приехали, Руслан, – тихонько произносит Сабина.
– Спасибо вам за все, – благодарно киваю в ответ.
Сабина паркуется на прямоугольной площадке перед муниципальным госпиталем для беженцев. Повязываю бандану вокруг шеи и спрыгиваю с подножки джипа на землю. В ноздри забиваются запахи помоев, мокрой пыли и тины – рядом небольшой, наполовину высохший водоём.
– Идемте за мной. Сейчас вы увидите отца. Постарайтесь не напугать его, договорились? – мягко говорит Сабина.
– Постараюсь, – бросаю в ответ, ступая по грязному полу, выложенному плиткой.
Из груди рвутся стоны возмущения, когда я вижу, что из себя представляет «больница». Грязный барак, где, не побоюсь этого слова, валяются больные люди. Вонючие, неухоженные, они лежат на полу, как живые мертвецы. Несвежие постели, зловонные судна, стоны, всхлипы, крики, стук колесиков переносных капельниц – больница напоминает мне филиал ада на земле…
– Сабина, это же… кошмар, – не сдерживаюсь я, закрывая ноздри носовым платком.
– Все так, сэр. Но благодаря сёстрам милосердия, люди выживают. В стране неразвитая экономика, чтобы строить больницы европейского уровня.
– Простите, – тушуюсь я, когда мы подходим к третьему залу. – Я очень вам благодарен. И этим людям тоже.
Отец лежит на прохудившемся матрасе возле окна. Ввалившиеся глаза и щеки, серая, почти восковая кожа на лице, покрытая длинной неухоженной бородой, торчащие ключицы и выпирающие лопатки – от бравого солдата, каким я его помню, не осталось и следа…
– Папа? Пап, это я – Руслан, – нависаю над ним, настойчиво ища взгляда.
Отец смотрит словно сквозь меня. Не шевелится, дышит порывисто, как будто со свистом. Молчит, не проявляя никаких эмоций.
– Пап, ты меня узнаешь?
– Руслан, он ничего не говорит и ни на что не реагирует, – осторожно говорит Сабина. – Полный паралич нижней части тела и, очевидно, речевого центра. Он так и не смог назвать свою фамилию, когда получил ранение. Именно поэтому столько лет пролежал здесь безымянным.
– Пап, я приехал, чтобы тебя забрать, – отмахиваясь от слов Сабины, продолжаю я. – Мы тебя вылечим. У меня растёт сынишка, папуль. Его зовут Левушка. И я женат на потрясающей девушке. Я так рад, что нашёл тебя! Мы верили, что ты не погиб. Искали, делали бесконечные запросы через Министерство Обороны. Два года назад я ездил сюда сам.
– Руслан, он вас не понимает, – повторяет Сабина.
– Не верю! У него взгляд нормального человека. Посмотрите, он смотрит на меня, как будто все понимает! Пап, а ещё мама сохранила твой рыбацкий домик. Ты выздоровеешь, и мы поедем туда все вместе.
Мне хочется рыдать от отчаяния и собственного бессилия. Отец не мог превратиться в овощ! Сильный, смелый, красивый, он всю жизнь побеждал. Боролся, выгрызая у судьбы самое лучшее.
– Я возил в твой домик свою Ладу. Обещаю, я его отремонтирую, и мы…
Папа глубоко вздыхает, его губы раскрываются, а из груди вырывается долгожданное слово…
– Ру-у…
– Ты узнал меня, папа? Я так и знал, что все они лгали про тебя! – мой голос дрожит, как провода на ветру.
– Ру-у-слан…
Руслан.
В глазах Сабины стоят слезы. Чек в хрупких руках подрагивает. Очевидно, что она борется с желанием расплакаться и обнять меня.
– Сэр… Спасибо, Руслан, – всхлипывает она и все-таки падает в мои объятия. – Мы теперь ремонт сделаем в холле и установим дополнительные душевые кабинки. Лекарства закупим и специальные кровати для лежачих больных. Спасибо вам… Я не ожидала, что вы такой… Вы замечательный, сэр, очень добрый и чуткий.
Я перевел на счет больницы крупную сумму. Впервые мне искренне захотелось помочь людям – до ломоты в костях и боли в груди. Я видел все своими глазами: их бедственное положение, отчаяние, безысходность… Взирал на самоотверженность людей, ухаживающих за ними – их милосердие, которое не купить за деньги, надежду, веру в лучшее. Не знаю, что заставляет их жить дальше? Сирия совершенно точно изменила меня – показала реальность без прикрас и заставила ценить свою жизнь…
– Я верю, что вы распорядитесь ими мудро, Сабина, – сдержанно отвечаю я. – Пришлете мне на почту фотографии после ремонта?
– Конечно, сэр.
Я забрал папу в этот же день. Сабина разрешила нам поселиться в маленькой комнате на первом этаже здания миссии. Сестры милосердия вымыли папу, я помог его побрить и переодел в свою одежду. Сердце сжималось в горячий
