Хотел купить мне гематогенку, но не заметил, что упаковка другая?
– Я торопить тебя не хотел, дурочка… – эти слова из меня буквально вырываются. И последнее слово – такое неосторожное, но прозвучавшее со всей моей застарелой нежностью, что даже у Холеры, которой уже давным давно на меня плевать, на миг замирает лицо.
И все же… Она берет себя в руки. В фигуральном смысле, да и в прямом тоже – обнимает себя за плечи, отгораживаясь от меня скрещенными руками.
Что-то вздрагивает в её лице, что-то слегка презрительное, будто она хочет как-то откомментировать мою речь, но… Она молчит. И я замолкаю на время, потому что сердцевина замка требует максимума моего внимания. Осторожно, позвенно перебирая механизм замка, счищая с деталей пылинки. Странно все-таки. Хороший замок, оригинальный финский. Эти умеют делать так, чтобы их замки не один год без клинов служили. Место клина находится неожиданно. Ковыряюсь в нем шилом, подталкивая застрявшую шестерню в обратном направлении.
Тиньк…
Маленький обломок стали вылетает из неожиданно прокрутившейся детали и врезается мне в щеку. Ну, спасибо, что не в глаз.
– Ты ломала ключ и раньше? – спрашиваю, бросая рассеянный взгляд под ноги. Крохотный кусочек металла, измятый, искореженный, очень похож на самый кончик обломавшегося ключа. Ну, не отмычки же, так ведь?
– Если бы я ломала ключ раньше, я бы уже вызвала слесаря и не оказалась бы вынуждена слушать вашу восхитительную легенду, – цедит Холера кислотно.
Разговор не задается. Она не хочет его продолжать, и оно понятно на самом деле – для неё все давно отгорело.
И лучшее, что я могу – молча вернуть на место извлеченные детали механизма. Прикрутить защитную панель. Выпрямиться, чтобы снова взглянуть на стоящую рядом со мной девушку с высоты своего роста.
Категоричность ей к лицу, что тут еще скажешь!
– Прости, что начал угрожать, – говорю и что-то в напряженном личике Холеры вздрагивает недоверчивое, – я ведь приезжал сюда не для того, чтобы портить тебе жизнь. Я хочу договориться без исков.
– Надо же, – Катя морщится, – ты хочешь. Интересно, как ты это представляешь? Потому что я…
Она не успевает договорить, запинается на полуслове, глядя за мое плечо, примерно на тот уровень, на котором находится голова десятилетнего пацана.
– Пять минут, Антоний, – оборачиваюсь, смотрю на насупившегося сына, – пять минут и я приду. Хорошо?
Мрачнеет сильнее, но качает подбородком.
Шагает в сторону нашей двери. А потом…
Случается то, чего я предсказать совершенно не мог.
Антоний резко срывается с места и с разбегу врезается в… меня! Толкает и не задерживаясь тут же уныривает в квартиру.
А я…
А я от неожиданности не справляюсь с координацией. Пролетаю два шага, всего два шага… Достаточно, чтобы врезаться не куда попало, а в… Катю, стоящую совсем близко к порогу.
Бля-я-я…
Влетаю в неё, а кажется – в водопад с разбегу. И такая вдруг скручивает алчная судорога, что я быстрее сгребаю её в охапку – якобы помогаю удержаться на ногах, но нет, конечно же, нет.
И кончаются слова, кончаются вздохи и выдохи, а остаются… Две мои руки, жадно стиснувших её – вожделенное мое сокровище. Глаза её – огромные, темные, такие бездонные. И губы… Конечно. Чертовы эти губы, одержимая моя напасть, бесконечное мое проклятие.
Она облизывает их.
Она напрягается, чтобы освободиться.
Нахрен!
Падаю на её губы, запечатывая их своим ртом наглухо.
Слишком долго держался. Больше не могу!
Она…
Выжигает меня дотла!
Терпкая, как выдержанное вино, пряная, как паприка.
Мучительная настолько, чтобы душа в груди билась в безумных конвульсиях только потому, что все это происходит.
Я целую её. Мой заклятый призрак, мое неизлечимое наваждения, любимый кошмар, жесточайший из всех миражей.
Сколько раз я делал это не в явь?
Сколько раз просыпался ночью – с неумолимой эрекцией и заоблачной тахикардией, которая – нет, не симптом моего возраста, нет. Кое-чего другого симптом. Болезни моей, с которой я давно свыкся.
Безумной…
Самой вкусной…
Нежной такой…
Она мне отвечает!
Мысль, которая прожигает меня насквозь не сразу, далеко не сразу.
Наверное, все дело в том, что я до последнего жду – пощечины, звонка будильника, чего угодно, что выведет меня из этого хмельного транса.
Она! Мне!
Это ведь невозможно…
Она ведь…
Дрожит.
С каждой секундой все сильнее.
Дрожит, как готовая взорваться бомба, и я прям чувствую, как близок момент её взрыва.
Который нельзя допускать.
Отрываюсь от неё, отдираюсь, обрезаю без жалости все сосуды, которыми успел в неё прорасти. Но только губами отрываюсь, руками же – опоясываю гибкий девичий стан посильнее, чем это сделал бы спрут.
Не знаю, что будет через час, через полчаса – даже через минуту, но здесь и сию секунду – она будет в моих руках. А там…
Она смотрит на меня снизу вверх, и с каждой секундой темные её зрачки разрастаются все сильнее. Моя девочка в ужасе. До нее доходит, что произошло. Что именно она себе позволила. В чем выдала себя!
– Отпусти, – хрипло произносит она. Требует. Дергаю подбородком.
– Ты этого не хочешь, – господи, что я несу? С чего я это взял?
Силы её внутренние будто собираются из мелких капель. И если минуту назад она не могла выровнять голос, сейчас – находит в себе силы, чтобы упрямо задрать подбородок.
– Я сказала, убери от меня руки!
– Сказала, – киваю, а пальцы мои рисуют узоры на её спине, захватывая все большую площадь для “рисования”, – а я не убрал. И что мы будем с этим делать?
Ответ она формулирует быстро. Резко дергает руку вверх, замахивается…
– Нет, нет, нет, – покачиваю головой, ощущая, как глубоко меня коротит в момент, когда я ловлю эту самую руку, – нет, Катюша, ответ неверный. Подумай еще.
Сам понимаю, я заигрался. И несусь вперед, силясь заиграться еще сильнее, нарушить все границы еще сильнее.
– Я замуж выхожу, – маленькая моя тигрица наконец собирается с мыслями, – держись от меня подальше.
– Не, не выходишь, – дергаю подбородком буднично, все так же не особенно анализируя, что за дичь я несу, – уже нет.
– С чего бы? – девочка моя сверкает мне в лицо своими яркими прекрасными глазами. – Потому что ты мудак озабоченный и никак не можешь от меня отвязаться?
– Нет, – я покачиваю головой чуть-чуть и склоняюсь ближе к коже её, алчно втягивая обожаемый мой запах, – просто твой мажор тебя счастливой не сделает.
– Сделает! – она так отчаянно взбрыкивает, что я на долю секунды почти ей верю. – Он добрый, замечательный, я
