он выходит на площадку, звучат аплодисменты. Когда выхожу я, наступает тишина.
Мы не сможем быть вместе.
Рядом с ним должен быть кто-то такой же яркий, сияющий, словно та звезда в ночном небе. Я ведь не звезда. И я не никогда не засияю.
Именно об этом я думала, учась в школе. Но сейчас, когда смотрела на Витю, когда видела, как он сжимал руль и подбирал слова, пытаясь не обидеть меня, осознала – мы одинаковые. Нет, не во всем, конечно. Однако мы оба тянемся друг к другу, боимся сказать не то, поступить не так. Ведь даже когда мы шли по улице, Витя не сразу взял меня за руку.
Почему же раньше я этого не замечала?
– Скажи, – прошептала я, не сводя глаз с Шестакова. Он перевел на меня взгляд и замер в нерешительности выдать очередную порцию шутки. Сколько было таких шуток, которыми Витя прикрывал свои истинные чувства? Сколько улыбок, за которыми он скрывал печаль, переживания, тоску? Он так умело прятал себя настоящего, что даже я не смогла разглядеть. – Что бы ты хотел на Новый год?
– Как насчет… тебя? – губы Вити вновь растянулись в белозубой улыбке. В этот раз я не смутилась.
– Я уже иду в комплекте, что-то нужно еще. Чего бы ты хотел?
– Эм… – мне показалось, Шестаков растерялся. Он убрал руки с руля и положил на колени, несколько раз протерев ладони о джинсы. – Может… салат и пирожки с капустой? Или это слишком бредово? – снова усмешка, а за ней страх показаться не таким, обидеть, предложить не то. Витя опустил голову, а я воспользовалась моментом, пусть мне тоже было страшно, но меня словно подтолкнула неведомая сила. Я наклонилась и коротко чмокнула Шестакова в щеку.
– Рита… – прошептал он.
– Совсем не бредово. Мне нравится.
– А мне нравишься ты, – сказал вдруг Витя. Щеки словно опалило пламенем, я приложила ладонь к шее, стараясь дышать ровней.
– Ты…
– Давай завтра устроим второе свидание? Я не хочу пропустить ни дня до Нового года.
– Завтра… – надо было как-то ответить, успокоиться, но я продолжала смущаться, и эта глупая улыбка, переполненная счастьем, сдавала меня по полной программе.
– Да, завтра и каждый день подряд, – в голосе Вити звучала игривость, он явно заигрывал, но в то же время был вполне серьезен в своих предложениях.
– Завтра я работаю… – выдохнув, прошептала я.
– Работаешь? – лицо Шестакова в момент потеряло былое сияние, оно сделалось мрачным.
– Да, в ресторане.
С минуту мы оба молчали. Мои мысли крутились вокруг хозяйки Марины Анатольевны и того, что она была бывшей девушкой Вити. А еще эта дамочка за мной следила. Откровенно говоря, если до этого я еще подумывала, уходить или нет из заведения, то после таких новостей оставаться там напрочь пропало желание. Кто знает, что у госпожи Леоновой в голове?!
– Я заберу тебя после работы. Во сколько ты заканчиваешь? – мне показалось, Шестакову не нужен был мой ответ. Он уже решил для себя – приедет.
– Поздно, в двенадцать или около того. Как клиенты будут. А давай… – я вздохнула, не зная, как правильно поступить. – Давай я позвоню тебе?
– Хорошо, но ты не думала уволиться? Дело даже не в Марине, а в тех жирных кошельках, которые…
– Я думала, – перебила, сжимая в пальцах лямку от сумочки. – Будет сложно без работы, но я уйду. Это однозначно будет правильным решением.
Как сообщить Марине Анатольевне о своем уходе, я пока не особо представляла. Во-первых, конец года, и сложно будет подыскать новый персонал. Во-вторых, в последние дни, как говорили девочки, посетителей стало больше обычного. Появились даже задержки в обслуживании. Однако тот факт, что директор следила за мной, делала компрометирующие фотографии, уже вызывал множество вопросов. Так или иначе, сталкерство никогда не было чем-то нормальным. От такого реально стоит бежать, пока не стало слишком поздно.
Весь день я обдумывала причину своего ухода, мне не хотелось говорить правду, устраивать лишние разборки. Почему-то казалось, узнай Марина Анатольевна реальную причину, точно бы закатила бы истерику. Я прекрасно помнила, как умеет наша начальница кричать, кидаться обвинениями и не слышать чужих аргументов. В этом ей не было равных.
В шесть вечера мне неожиданно позвонил Витя. Хотя в его звонке не было ничего внезапного, он писал утром, желал хорошего дня, а в обед прислал свою фотку с какой-то уличной собачкой, которой Шестаков решил скормить шаурму. Правда, пес отказался от трапезы, и Витя в сообщениях задавался вопросом: что не так с этим миром, с каких пор дворовые собаки не едят такую «вкуснятину».
Я читала его смс с улыбкой на губах и предвкушала нашу встречу. Да, довольно кратковременную, позднюю, может, немного эгоистичную, но почему-то не могла от нее отказаться. Вчера мы расстались на позитивной ноте, пожелав друг другу сладких снов. Где-то в глубине души мне, конечно, хотелось получить ответный поцелуй, хотя бы в щеку, но, с другой стороны, спешить некуда. В какой-то степени мне нравилось, что Витя не давит, а его ухаживания напоминают времена юности наших родителей. В этом был особый шарм.
Юркнув в подсобку, я вытащила телефон, в зале нам не разрешали разговаривать, и приняла вызов.
– Привет, – робко прошептала. Почему-то казалось, если буду говорить во весь голос, кто-то обязательно услышит и донесет Марине Анатольевне.
– Я заждался твоего ответа, ты нагло игнорируешь мои сообщения. Что за дела?
– Я занята немного, ты забыл? Сегодня рабочий день.
– Увы, о таком сложно забыть, – в трубке послышался вздох. – Как твои дела? Никто не пристает? Люлей никому не надо надавать? – а теперь прозвучала усмешка, притом, довольно самодовольная.
– Нет, все хорошо. А ты? Чем занимаешься? Ну кроме общения с дворовыми собаками.
– Я у отца. Прикинь, они с твоей матушкой затеяли перестановку, и старик решил, ему нужна моя помощь. Совсем на старости лет разошелся.
– Перестановку? – и тут я услышала, как в зале раздался голос Марины Анатольевны, звук ее каблуков разносился эхом где-то совсем близко. Я вжалась в проем между двумя полками, на которых хранились заготовки и овощи. Только бы не зашла.
– Ага, папа захотел шкаф передвинуть и купить новый диван. А еще, прикинь,
