Барри подумал еще немного.
— Хорошо, давай остановимся на этом, Минти. Я полагаю, ты по-прежнему хочешь работать полный день, но, может быть, учитывая новые обстоятельства, тебе разумнее вернуться на работу на половину недели? Подумай.
В ответ на это предложение я мгновенно выдала новое клише:
— Я могу сколько угодно думать о работе на половину дня, Барри, но от этого не будет никакой пользы. Надо работать полный день.
— Ну, если так…
— Насчет моих проектов.
Барри наклонился и положил руку мне на плечо.
— Не беспокойся о них, Крис возьмет все на себя. Он понимает, как ты мыслишь. Тебе надо сосредоточиться на том, чтобы пережить твою беду.
В его голосе звучало грубоватое сочувствие, и его искреннее беспокойство почти замаскировало тот факт, что для него не имело никакого значения, буду я в офисе или нет.
— Это всего лишь сплетни, — сказала Пейдж. — Но в них всегда что-то есть. — Она выпрямилась над корзиной для белья. — Приходится признать, что они не безпочвенны. Почему Натан был в квартире Роуз? Дать повод для сплетен, моя умница Минти, это все равно что бросить сочного христианина львам.
Чтобы вознаградить себя за работу с документами с раннего утра в конторе у Тео, я отправила еву с близнецами в парк, а сама поехала обедать к Пейдж. Мы сидели в ее чистой и уютной кухне, где что-то вкусно пахло из ее розовой плиты. Малыш спал наверху.
— Я думаю, что Натан отправился к роуз по своего рода привычке.
— В самом деле? — Глаза Пейдж недоверчиво расширились.
Я помассировала виски указательными пальцами.
— Привычка, не более.
Пейдж смотрела скептически.
— Ну, раз ты так считаешь. — Пейдж растянула перед собой желтую распашонку, словно латунный церковный крест. — Этим должна заниматься Линда, но я дала ей выходной. Она еще не знает, что это взятка, потому что я попрошу ее помочь мне в выходные. Люди наиболее эффективно работают, когда их ставят перед фактом. Когда сопротивляться уже поздно. — Она взяла полосатый черно-желтый комбинезон и осмотрела его рукав. — Чарли в нем похож на осу. Как дела на Лейки-стрит?
— Подарки закончились.
Натан был мертв уже две недели, и бесконечные звонки в дверь по утрам прекратились. Больше не приносили цветов. Дети, Ева и я проложили себе пути среди пирогов и прочих анонимных приглашений, которыми был забит холодильник. Отношение мальчиков к ситуации все время менялось.
— Папа ушел в прекрасную страну, — объявил Лукас Еве.
Но время от времени этот факт повергал их в недоумение и растерянность. Несколько раз после смерти Натана я просыпалась, чтобы обнаружить пару глаз, следящих за мной немигающим взглядом, и то один, то другой из моих сыновей прятались в безопасном убежище моей постели. Они колебались между пониманием и недоумением, разрываясь между уверенностью и неопределенностью.
— Где папа? — спрашивал Феликс за завтраком.
Пейдж занесла корзину в кладовку и проверила печь.
— Мы неплохо пообедаем, — сказала она. — Как ты относишься к тушеной рыбе?
Я наполовину опустошила тарелку, когда горе, словно шторм, налетело на меня. Я жевала креветку, когда почувствовала, как выступает холодный пот и подкатыват ярость.
— Как посмел Натан умереть? — Я уронила вилку и оттолкнула тарелку в сторону. — Я так зла на него, за то, что он бросил нас. О чем он думал, когда не захотел идти к врачу?
— Так то лучше, — сказала Пейдж. Она вытерла каплю соуса около моей тарелки. — Это конструктивная злость. Я всегда говорю детям, что лучше испытывать злость, чем жалеть себя.
Пейдж всегда использовала такой подход. С ее точки зрения «конструктивная злость» могла смягчить боль потери Натана и скорбь от мысли, что его больше никогда не будет в моей жизни.
— Он обязан был подумать о Феликсе и Лукасе. Как они смогут обходиться без него.
Но если бы Натан вернулся из той клубящейся темноты назад, я сказала бы ему: «Натан, я никогда не буду просить новую ванную. Я обещаю работать для тебя и любить тебя.» Я бы даже пообещала, что не буду протестовать, если меня на веки вечные проклянет его семья, все его друзья, все эти Фросты и Локхарты. Я пообещала бы начать все сначала с чистого листа.
Я сняла с вилки кусочек хитинового панциря креветки.
— Как я смогу со всем этим справиться? Чем мне помочь моим мальчикам? Содержать их? Поддерживать дом?
— Так же, как ты справляешься сейчас, я полагаю. На то и существует адаптация.
— У меня была мечта, Пейдж. Я хотела превратиться в такую мудрую и практичную мать, как ты. Такую мать, которая в дождливый день говорит детям: «Давайте сделаем динозавра из картонной коробки». Или «Почему бы нам не написать пьесу о папе, а я придумаю костюмы?». Но это была только мечта.
— Ешь. — Пейдж положила еще ложку рагу на мою тарелку.
Я уставилась на нее. Мой гнев перегорел, оставив только печаль.
— Натан хотел унизить меня, предложив Роуз стать опекуном, если что-то случится. Как он мог так поступить? Гизелла говорит, он мыслил очень ясно. Роуз якобы подходит лучше всех. Она самая старшая, и она всегда знает, что делает. Она поставила бы интересы мальчиков на первое место.
Пейдж согласилась:
— Пожалуй, Гизелла права. Но этого не случится, у тебя прекрасное здоровье. Может быть, Минти, он хотел наладить отношения между вами?
— Он не имел на это права.
Пейдж ела со скоростью матери младенца:
— Чарли проснется через минуту.
В ответ на ее слова из спальни ребенка донесся звук, похожий на рев небольшой газонокосилки. Пейдж бросила вилку, ее лицо просияло.
— Я принесу его.
Она вернулась с кричащим чарли и села, чтобы покормить его грудью. Она придерживала ребенка одной рукой у груди; держа вилку в другой, она совершала сложные по траектории движения, чтобы донести еду до своего рта, не зацепив вилкой головку младенца.
— Как Мартин?
— Я редко его вижу. Я отправила его в комнату для гостей, а Чарли взяла к себе. — Пейдж улыбнулась ребенку. — Правда? Это так здорово, да, мой маленький тигр? Мы замечательно проводим время вместе.
— А ты не скучаешь по своему банку? — Я окинула взглядом стерилизатор, расписание на холодильнике. — По цифрам, делающим жизнь такой логичной?
— Конечно, скучаю, — сказала она. — Я скучаю по простоте и ясности, но они были только частью сделки. Большая часть моего времени тратилась на политиканство, болтовню с клиентами, пожарную безопасность и негативные отзывы в прессе. На саму работу в ее чистом виде оставалось всего ничего.
Всякий раз, когда Пейдж упоминала «цифры» и «статистику», ее глаза наполнялись тоской, как сейчас. Если бы Пейдж была монахиней, она сконцентрировала бы всю свою свирепую волю, чтобы стать идеальной Невестой Христовой.
