Он крепко обнял ее, и, наклонившись к ней, припал своими губами к ее губам, ощущая их пьянящий вкус. Он почувствовал, как она сразу же прижалась к нему всем своим прекрасным телом. Мир изменился для нее. Она ступила ногой в мир фантазий, в рай, который неведом взрослым и непонятен детям, врата которого открылись перед ней с его поцелуем.
Они закрыли дверь квартиры и Лаура потянула своего возлюбленного в спальню, скинув по дороги свою шерстяную куртку и оставив ее лежать на полу в прихожей. Когда они подошли к кровати, она тут же взялась рукой за ремень на его брюках. Даже в бесстыдстве она была утонченной. Ее озорная улыбка вызвала во всем его теле дрожь. Он ощутил прилив праздничного настроения, ибо сам любовный напор такой скромной с виду, застенчивой девочки был чем-то вроде чуда, которое свершается только в канун праздника Всех Святых.
Он нежно поцеловал ее еще раз и ловко раздел. У нее было тело достойное кисти Ботичелли или Караваджо. Юбка и блузка, в которые она была одета, упали к ее ногам. Туда же полетели бюстгальтер и трусики. У него захватило дух. Он прижал ее к себе, и она потянула его на кровать.
Они занимались любовью весь вечер под аккомпанемент веселых голосов детей, которые играли на улице. Этот шум не нарушал покоя и интимной атмосферы спальни.
Лаура припомнила подобные праздничные дни, которые она в свое время проводила в Чикаго. Она вспомнила полузабытое радостное чувство, которое испытывала ребенком, окунаясь в темнеющий взрослый мир ночи. Обычные при свете дня предметы казались ей тогда загадочными, тайными, усыпанными блестками магии праздника Всех Святых.
Она вспомнила тот год, когда отец смастерил ей костюм клоуна. Это был изумительный по красоте костюм из шелковых тканей. Он с трудом мог позволить себе такое дорогое удовольствие для дочери, но предвкушал ту радость, которую испытает от ее изумления. Ее отец не был счастливым человеком. Бедняга, он к тому времени уже полностью замкнулся в себе и не вышел из дома, чтобы сопровождать ее на прогулке. Она и сейчас хорошо помнила ту гордость и привязанность, которая была в его глазах, когда уже на улице она обернулась на их окна, чтобы помахать ему рукой один раз… потом еще и еще… И попросила маму сделать то же.
То ощущение волшебства, которое всегда сопровождало канун Дня Всех Святых в ее детстве, присутствовало и сейчас. Они занимались любовью с Натом снова и снова и все не могли утолить свою страсть. Ей казалось, что их способность неограниченно дарить друг другу наслаждение было каким-то волшебством, как и сам праздник. Ритм движений их тел был музыкой, которая казалась бесконечной. Их переживания были столь возвышены, столь остры, столь бурны, что она думала, остановить их может только беспамятство или даже смерть…
Если эта новая жизнь, которую теперь вела Лаура, несмотря на все свое «приличное» прошлое, действительно походила на американские горки, то этот дикий путь шел отнюдь не по кругу. Он был направлен вперед, несмотря на все свои повороты и опасности. Он не начинался и заканчивался в одном месте. Он устремлялся вперед, в сияющее будущее. На ее американских горках не было возврата назад, не было возможности перевести дух. И после каждого нового поворота, на дне каждого нового спуска рождалась новая Лаура, ничем не похожая на прежнюю, удаленная от нее на бесчисленное число световых лет. Она чувствовала, что ныряет головой вперед в неизведанное. Лаура не оглядывалась назад, ибо у нее не было на это времени. Наконец-то она зажила настоящей жизнью, наконец-то ощутила свое предназначение, познала в себе женщину. И теперь ничто не могло лишить ее обретенных чувств, что бы ни случилось.
Девятого ноября наконец был поставлен окончательный диагноз заболеванию Верна Инниса. У него был рак поджелудочной железы, который к тому же уже распространился на печень.
Одним словом, Верн был обречен.
В компании «Бенедикт Продактс» наметилась «золотая» вакансия, на самом высоком административном уровне – должность вице-президента фирмы.
Верн был в компании столько же времени, сколько и ее хозяин Лу Бенедикт. Он знал ее, как свои пять пальцев. От человека, которому предстояло занять этот высокий пост теперь, требовалось по крайней мере то же самое.
Конечно, Лу мог пригласить на эту должность кого-то со стороны, так делалось в принципе. Но дело в том, что среди окружавших его подчиненных уже наметилась явная кандидатура на замену Верна – Ларри Уитлоу. Второй ближайший друг Лу и его партнер по гольфу, Ларри работал на Лу уже больше десяти лет, и ему давно прочили повышение. Всем было ясно, что пост вице-президента фирмы по развитию производства займет Ларри Уитлоу, а в его нынешний кабинет – кабинет руководителя отдела материалов – пересядет кто-то еще.
Другого развития событий никто не ожидал, так как для этого не имелось никаких оснований.
То же, что произошло на самом деле, повергло всех в состояние безмерного удивления и даже шока.
Лу Бенедикт вот уже много дней безуспешно боролся с настоящей душевной бурей.
С того самого дня, когда он впервые поцеловал Лиз Деймерон, эта девушка ни на секунду не выходила у него из головы. Он грезил о ней ночами. В кабинете ее образ преследовал его настолько неотвязно, что он не мог сконцентрироваться на делах. Он терялся и запинался на совещаниях, где она присутствовала в качестве исполняющего обязанности руководителя отдела материалов. Посещая ее отдел, он спотыкался, завидев ее, и покрывался багровым румянцем, как мальчишка.
Она этого всего, казалось, просто не замечала. Она вела себя с ним так же ровно, как и раньше. Приветствовала его в коридорах все той же мягкой улыбкой, разговаривала с ним дружелюбно, но подчеркнуто вежливо. Для нее была характерна деловая сухость, когда она показывала ему отчеты по работе, проведенной отделом, или составляла докладные записки, в которые заносила все положительные изменения, происшедшие с материалами с того времени, как она пересела в кабинет начальника, и предложения по реформированию отдела, как впрочем, и других подразделений компании.
Лиз не изменилась. А Лу раздирали эмоции, которые ему никак не удавалось взять под контроль. Один из сильнейших мужских инстинктов, который до этого дремал в нем, вдруг ожил и проявился в тот памятный вечер в квартире Лиз. Теперь его уже невозможно было загнать обратно внутрь. Все существо Лу вывернулось наизнанку и стремилось к тому, что он считал недостижимым. Мучительнее этих ощущений ничего нельзя было представить.
Перемена, произошедшая в нем, была чем-то большим, чем просто физическая перемена. Она коснулась самых потаенных уголков его души, пробудив к жизни уже, казалось бы, напрочь забытые ощущения – восторженных переживаний, импульсивной радости, сокрушительных приступов меланхолии, отчаянного желания… Впрочем, даже самые бурные юношеские чувства и переживания не могли идти ни в какое сравнение с этим накатившим на него словно цунами безумием.
