После всего, что случилось, их дом превратился в островок в океане ненависти, которым их окружили местные жители. Во всем случившемся они теперь винили в первую очередь Лику — это она помешала им излить на Пилу весь свой праведный гнев. Кроме того, эта маленькая дрянь угрожала им, что все расскажет Ташу, и, по всей видимости, рассказала. Правда, Таш еще никого не убил, но намерения свои обозначил предельно ясно. Поэтому выражать свою ненависть по отношению к его рабыне вслух закорючинцы благоразумно избегали, но этого и не требовалось, Лика и так все чувствовала. Хуже всего было то, что Дорминда отказалась к ним приходить, мотивируя это своим якобы пошатнувшимся здоровьем. У Лики болело сердце, когда она думала, что пожилая служанка теперь стала плохо к ней относится. Но она не винила ее, понимая, что Дорминда не может пойти против всех из-за нее, ведь здесь живут ее дети и внуки. А может, и сама Дорминда считает, что Лика поступила неправильно, заступившись за Пилу. Сколько раз со злобным осуждением она рассказывала Лике про падших женщин, а теперь и Пила в ее глазах превратилась в такую же. Лика никак не могла привыкнуть к этой жестокости. Все вокруг, от священников до маленьких детей, только и делали, что твердили о том, какая богиня добрая и милосердная. Может, оно так и есть, но почему тогда люди вокруг такие злые и нетерпимые?
Лика старалась теперь как можно реже показываться на улице, где с ней никто не здоровался. Почти бегом она пробегала по своей улице под ненавидящими взглядами некогда доброжелательных соседей. Сначала на рынок, потом к Пиле, а потом, закрыв лицо капюшоном, быстро домой. И, только затворив за собой дверь, она с облегчением выдыхала. Таш по-прежнему уходил к Самконгу на весь день. Бывая у Пилы, Лика иногда видела его, но не решалась подходить. Как всегда спокойный, с суровым невозмутимым лицом, он отдавал приказы, не повышая голоса, а те, к кому он обращался, бежали выполнять сломя голову. И Лика этому ничуть не удивлялась. Она прекрасно помнила, как он разговаривал с закорючинцами, и что он им говорил насчет языков. Было ясно, что он не шутил и сделал бы то, что обещал, все с тем же спокойным выражением лица, если бы счел, что ее, Лику, жалкую рабыню, кто-то оскорбил. Она все никак не могла привыкнуть, что он ее защищает. Иногда она представляла себе, что бы с нею было, если бы не было рядом его, такого уверенного и надежного, и ее бросало в дрожь. Потому что никто из тех, кого она знала, ни благопристойные жители Закорючки, ни воры и бандиты из дома Самконга, никогда даже не подумали бы отнестись к ней так, как отнесся Таш — тот самый человек, которого боялись все, даже друзья.
Придуманная Ташем месть все-таки удовлетворила Самконга, хотя и не полностью. Он, разумеется, предпочел бы что-нибудь более существенное, но, когда ребята во всех подробностях рассказали ему о том, как они повеселились в Закорючке, он не выдержал и сменил гнев на милость. Тем более что быстро пришедшая в себя Пила сама попросила его забыть об этой дурацкой истории и не портить жизнь ни себе, ни Лике, которой тоже досталось не меньше, и которой еще предстояло жить рядом с этими людьми. Он внял разумным доводам и оставил все, как есть, даже принял делегацию уважаемых закорючинцев вместе с их извинениями, но Франины мальчишки по-прежнему крутились около Ташева дома, и убирать их оттуда никто не собирался.
Крысу они так и не вычислили, хотя после тех событий и дня не проходило, чтобы они не ломали голову над тем, кто это мог быть. Результат их раздумий не утешал: по всему выходило, что предатель был из ближнего круга, если не из самой семерки. Мотивы его могли быть самыми разными, начиная элементарным подкупом и заканчивая банальным шантажом, но основным они сочли наиболее распространенный: власть. То есть, грубо говоря, под Самконга кто-то копал. Претендовать на его место могли только шесть человек, из которых Таш выбывал сразу. Потому что, во-первых, за ним следили, во-вторых, в него стреляли, и в-третьих, он просто никогда не играл в такие игры, хотя и мог бы.
Вторым из оставшейся пятерки вылетал Франя, который в силу причин, о которых упоминалось ранее, скорее сам отгрыз бы себе рабочую правую руку, чем пошел бы о чем-то договариваться с благородными господами. А в том, что за всем этим стоят именно благородные господа, вынашивающие какие-то свои планы, уже можно было не сомневаться.
Что касалось остальных четверых, то в принципе они все имели возможность начать свою игру, но лично Ташу было сложно себе представить, чтобы Лайра вдруг ни с того ни с сего бросила своих нежно любимых девочек и отправилась ловить рыбку в мутной воде. Да и если бы она каким-то чудом спихнула Самконга с законного места, то вряд ли бы ей позволили его занять. Баба же… Хотя полностью ее исключать нельзя, мало ли какие у нее еще могли быть мотивы.
Крок тоже вряд ли потянул бы управление всей их сетью, слишком вспыльчив, прям и скор на расправу, да и рожа у него такая, что с ней можно только пугать народ в темных переулках, а не улаживать всякие щекотливые вопросы.
Значит, наиболее вероятные противники — это Бадан и Валдей. Оба слишком хороши, чтобы долго быть на вторых ролях, хотя в течение почти двадцати лет никто не жаловался. Кроме того, силком их к Самконгу тоже никто не тащил, сами пришли и сами остались.
Что же касается второго звена, то Ташевы парни сразу отпадали. Их готовили не для этого, и ни к каким серьезным делам пока не допускали. Также глупо было предположить участие в оных делах Франиных мальчишек и девочек Лайры. Кроковы ребята работали по всей стране и в столице бывали нечасто, а если и бывали, то в основном проводили время в кабаках и борделях, а не в поместье Самконга. Так что опять оставались только Валдей и Бадан, которые за своими подопечными следили так серьезно, что те без их ведома даже в туалет не ходили.
В общем, сошлись на том, чтобы приглядывать за всеми четырьмя, но особенно за подозрительными двумя, хотя проделать это незаметно своими силами было почти невозможно, учитывая профессиональный уровень обоих, а привлекать кого-то со стороны не очень хотелось.
Почти в самом центре Олгена, неподалеку от храма Всевеликой Богини располагалась в тихой улочке небольшая гостиница. Если бы кто-нибудь из гостей столицы пожелал бы снять в ней комнату, то вероятнее всего, он был бы очень неприятно удивлен ценой, хотя качество комнат и обслуживания несколько компенсировало явно завышенные расценки. Неудивительно, что клиентов в этой гостинице было немного. Удивительно, что они вообще были. Хотя, одно несомненное достоинство, выгодно отличающее ее от других столичных гостиниц все же присутствовало. А именно — полное отсутствие любопытства у хозяина и прислуги. В любом другом месте это бросалось бы окружающим в глаза своей ненормальностью, но здесь, под сенью святого храма, это вполне могло бы сойти за явленное богиней чудо. И строго говоря, так оно и было, потому что отсутствие любопытства было щедро оплачено хозяину и нанятым им слугам из огромного храмового кармана.
