Как бы там ни было, теперь Катя всецело принадлежала Ярцеву. Она уже не помнила, о чем мечтала в юности и к чему стремилась до встречи с ним. У нее не было работы, ей было негде жить, а ее изуродованное лицо указывало на то, что единственный выход – это покончить с собой, чтобы не терпеть сочувствующие и брезгливые взгляды людей. Она была жива только потому, что Саша верил в пластическую хирургию, и ей не оставалось ничего другого, как прятаться в их общем доме и ждать.
Она держалась изо всех сил, желая только одного – чтобы скорее наступило первое февраля, и ее отправили в Германию. Она уже решила, что поедет одна. Саша еще не знал об этом решении. Но никакие его доводы не заставят ее согласиться продолжать видеться с ним. Каждый их общий день становился очередной пыткой, испытанием ее психики на прочность.
Ярцев это понимал. Но переубедить Катю у него не получалось, поэтому он просто смирился, курил одну сигарету за другой, пытался расслабить нервы с помощью крепких напитков и тоже ждал февраля. Он был одержим ею до сумасшествия, и то, что она страдает, сводило его с ума. Он больше не занимался бизнесом. Он забросил все дела в корпорации, и «СтройИнвест» существовал сам по себе, едва удерживаясь на плаву лишь благодаря Альберту.
Он покупал Кате новые платья, он каждую неделю дарил ей новые украшения, но это не помогало избавить его любимую женщину от страшного комплекса неполноценности. Единственное, что ее успокаивало – это картины по номерам. Они напоминали ей Марго, лучшую подругу, и теперь вместо букетов цветов Ярцев носил домой картины. Иногда по вечерам он даже помогал ей их раскрашивать. Они вместе пили вино, разводили приложенные к картине краски и много разговаривали.
Вот и сейчас Катя намеревалась поработать над картиной. Она еще немного полюбовалась снегом, с горечью посмотрела на своего Сашу, сломленного их общей трагедией так же, как и она сама, тяжело вздохнула и пошла разводить краски.
Ярцев вернулся в дом несколько минут спустя. Сбросил новую длинную дубленку в прихожей и заглянул в гостиную.
— Катюша, идем во двор! Там снега столько намело – не разгребешь, — его глаза горели почти детским восторгом.
— Нет. Снег холодный, — она передернула плечами. — Я лучше порисую. Мне нравится рисовать в нашей нарядной гостиной.
— Ладно, — он встал позади нее, скрестив руки на груди, и внимательно посмотрел на пейзаж.
Катя раскрашивала мост через реку.
Ярцев подошел к столу, на котором стояла бутылка хорошего французского вина. Плеснул вино в бокалы и принес их к картине.
Катя, не глядя, подхватила у него из рук один из бокалов, и отпила вина.
Он подошел ближе и притянул ее к себе спиной. Он уже привык, что Катя избегает поворачиваться к нему лицом, и старался общаться с ней именно так. Но порой его накрывало такое отчаяние, что казалось, эта бесконечная боль никогда не прекратится.
— Кать, давай распишемся?
— Распишемся? — она замерла на мгновение.
— Я больше так не могу. Сейчас ты уже должна была стать моей женой. Мы бы уехали куда-нибудь заграницу на рождество и уже бы планировали своего первого ребенка. У нас все отняли, Катя… Пожалуйста, давай поженимся.
Ей стало больно. Горе, которое сжигало ее изнутри также сильно, как и его, острием вонзилось в сердце.
— Саш… — она наконец повернулась к нему лицом и с нежностью коснулась пальцами его небритых колючих щек. — Как мы распишемся, если я не выхожу из дома?
— Я привезу сюда сотрудников ЗАГСа. Мы обменяемся кольцами, нас распишут, и исполнится хотя бы одна наша мечта.
— Сашенька, Саша… — губы предательски задрожали. — Ты что, действительно хочешь, чтобы я стала твоей женой? А если пластика не поможет? Если что-то пойдет не так и немецкие врачи не смогут мне помочь?
— Да плевать, Катя. Просто скажи мне «да».
Она с горечью заглянула в его глаза. Там не было ничего, кроме бесконечной боли. И Катя поняла, что должна. Должна сделать хоть что-то, чтобы помочь ему выстоять.
— Хорошо, — быстро кивнула она. — Я согласна. Я стану твоей женой, когда скажешь. Выбирай любой день.
— Завтра.
— Завтра?
— Да. Двадцать четвертое декабря. Как раз канун католического рождества.
— Отлично, пусть будет завтра. Я выберу красивое платье.
— Давай я попрошу, чтобы привезли твое платье из салона. То, что пришло из Франции.
— Нет. Не надо. То платье будет потом… Если все пройдет благополучно. Я надену его, и мы отпразднуем нашу свадьбу по-настоящему.
— Как скажешь.
Он приподнял бокал.
— За нас с тобой.
— Да, за нас.
Бокалы звонко стукнулись друг о друга.
— Хочешь порисовать со мной?
— Хочу.
Он отставил бокал и тоже взял в руки кисть.
— Давай нарисуем счастливый мост?
— Счастливый?
— Да. Тот, который поможет нам с тобой найти дорогу домой.
— Домой?
— Я хочу вернуться домой.
Он посмотрел на кисть в своей руке и вздохнул.
— На Дальний Восток?
— Да. Я очень хочу увидеть мать. Я не видел ее больше десяти лет. Даже не знаю, что с ней. Ты поедешь со мной после того, как все закончится?
— Конечно. Я тоже больше не хочу оставаться в этом городе. Здесь все будет напоминать мне о том кошмаре, который нам с тобой пришлось пережить. Моего брата так и не нашли. Никто не ответит за преступление.
— Ответит. Рано или поздно он найдется, — Ярцев допил вино и снова направился к столику, налить в бокал еще. Он не хотел, чтобы Катя что-то заподозрила.
— Поскорее бы, — она вздохнула и тоскливо посмотрела в окно.
— К первому февраля посольство выдаст нам с тобой национальную визу. Альберт уже подыскал квартиру в Гамбурге.
— Ты хочешь поехать со мной? А как же твой бизнес?
— Здесь, в городе у меня больше не будет никакого бизнеса, Катюша. «Прибрежные огни» достроятся через два года, но у корпорации будет новый хозяин. Первого февраля мы с тобой навсегда покинем наш город.
Катя отложила кисть и повернулась к нему. В ее зеленых глазах блеснули слезы.
— Мы с тобой?
— Да. Я и ты.
— Спасибо.
— За что?
— За то, что мы с тобой больше никогда сюда не вернемся.
Он вздохнул и крепко прижал ее к своей груди.
— Не вернемся. Виза даст нам возможность постоянного пребывания в Гамбурге. Год поживем в Германии, а там будет видно.
Он не сказал ей, что благодаря протекции Рината у него появился еще один проект по постройке военного завода. Отныне Ярцев играл только по-крупному.
На следующий день они расписались. Катя не надела подвенечное платье и фату. Вместо этого она выбрала кремовое вечернее платье с пышными рукавами до локтя, спускающимися оборками, фигурный вырез закрытого лифа которого был украшен по краю бисерной вышивкой.
Она очень смущалась незнакомых ей людей, но приглашенные Ярцевым сотрудники ЗАГСа прониклись искренней симпатией к паре, и решили сделать обряд бракосочетания по-настоящему торжественным.
Кате пришлось собрать всю свою смелость, чтобы выйти в гостиную и встать рядом с будущим мужем. Ярцев был в роскошном пепельно-сером костюме и белоснежной рубашке. Его серые глаза сияли любовью, и он крепко сжимал руку своей невесты.
Под звуки свадебного марша началась торжественная церемония бракосочетания.
Фотографий почти не было. Только одна, где в кадр попали их с Сашей руки в момент, когда они говорили слова согласия и обменивались обручальными кольцами.
Следом зашипело в бокалах шампанское, и молодожены разрезали свадебный торт – настоящее произведение искусства, доставленное в подарок из местной кондитерской. Угощать было особенно некого, все тех же приехавших на церемонию сотрудников, но Катя чувствовала себя очень счастливой. Оказывается, ей тоже очень не хватало этой церемонии. Теперь, когда она стала Ярцевой, ей казалось, все препятствия преодолимы. Сердце переполняла уверенность – ей вернут ее внешность. Ее муж еще будет с гордостью брать ее на все деловые приемы и банкеты.
