— Не будет у тебя никаких проблем, прекрати себя накручивать. Встречаться со своими студентами законом не запрещено.
— Зато уставом запрещено.
— Нет такого запрета, не звезди, звезда моя, — он ухмыляется, а мне его стукнуть хочется, сильно. Потому что прав он, гад умный, прав. И наверняка на все мои аргументы уже подготовил логичные и весомые контраргументы, вот только мне от этого не легче.
Я и так каждый день жду подвоха, вздрагиваю при каждом звуке, по ночам от кошмаров просыпаюсь. И причины у меня на это есть веские. Проблема в лице отца Егора никуда не делась и не денется, я вообще до сих пор не понимаю, как вышло так, что он ни разу не заявился, не устроил скандал. Наверняка ведь знает, точно знает, с кем сын его время проводит и где живет.
И не верю, ни капли не верю, что смирился Евгений Николаевич с подобным мезальянсом.
Он мне ясно дал понять, чтобы от сына его я подальше держалась и не претендовала на единственного и неповторимого Егора Волкова, потому что не пара я ему совсем, и другого полета он птица. И я держалась, хотела держаться, правда, но не смогла, просто не смогла.
Егор, он же, как танк, напролом прет. Никаких возражений не терпит, мою и без того слабую волю подавляет. А я хочу, хочу подавляться. Не хочу сопротивляться, потому что с ним себя живой чувствую, потому что его хочу. И это неправильно, конечно, и отец его во многом прав, естественно, и эгоистично это с моей стороны вот так в омут с головой бросаться, но так хочется, до безумия хочется броситься.
— Меня ведь уволить могут, — выдыхаю обреченно.
Опускаю взгляд на черные ботинки Егора.
— Никто тебя не уволит, прекрати нести чушь.
Поспорить он мне не дает, тянет на себя и впивается в губы жестким поцелуем. Прямо на улице, напротив универа!
Ненормальный!
— Ты что творишь, — шиплю, когда наконец от него оторваться. — Ты…ты…
— Я целую свою девушку, имею право, — он улыбается, как довольный, объевшийся сметаны котяра.
— Мы же договорились, ты обещал, что никто не узнает, ты…
— Я ничего не обещал, просто согласился с твоими условиями, на тот момент они были приемлемы, теперь — нет.
— Ты… да знаешь что, — дергаюсь, а он только крепче меня держит.
— Знаю, малыш, не кричи, дома покричишь, ночью, в подушку, — шепчет мне в губы и улыбается, гад, но такой очаровательный, — я люблю тебя, Ксюш, мы вместе, мы живем вместе, я каждую ночь слушаю твои стоны, и собираюсь слушать их дальше. Я нашел общий язык с твоей дочерью, и давай откровенно, она от меня без ума. Твоя мама, оставив тебя со мной, считай, нас благословила. Поэтому, Александровна, прости, но я не собираюсь прятаться, как какой-то школьник.
— С тобой невозможно серьезно разговориться, — вот злилась же, злилась на него, а теперь улыбаюсь, как умалишенная. Вот как он это делает?
— Сейчас ты по идее должна сказать, что тоже меня любишь.
У меня улыбка в тот же миг с лица сползает. Я напрягаюсь всем телом и Волков, конечно, это чувствует. Отворачиваюсь, поджимаю губы. Он прав, в общем-то. Должна, а не могу. Просто не могу. Потому что однажды уже обожглась, и не важно, что тогда я девчонкой сопливой была. Я открыто говорила о своей любви, а потом была жестко опущена на землю. Мягкой посадки не случилась, карета превратилась в тыкву, а прекрасный принц умотал в столицу, оставив после себя боль и разочарование. А еще страх… Страх обжечься снова. И Егор мне повода сомневаться, конечно, не давал, но… Да я и сама толком не понимаю, что «но».
— Ксюш, ну ты чего, не грузись, малыш, я же пошутил, — Егор снова меня обнимает, гладит по голове, целует в макушку. — Пойдем, и выброси дурь из головы.
— Ты не злишься? — спрашиваю осторожно, едва слышно.
— Александровна, мы всего пару минут стоим на морозе, а ты себе уже мозги отморозила. Все, топай давай.
Он подталкивает меня в сторону входа, и я иду, улыбаюсь, как дура, и иду.
В холе мы прощаемся, Егор нехотя уходит на пару, а я иду на кафедру. Я специально пораньше приехала, чтобы перед парами немного подготовиться, в конце концов я на больничном три недели проторчала, шутка ли. Вряд ли за это время что-то кардинально поменялось, но министерство образования у нас порой чудит, а кафедра у нас все же экспериментальная, можно сказать.
По пути я успеваю немного успокоиться, меня все еще немного потряхивает, но вроде ничего страшного не произошло, никто нас видеть не должен был. На факультете сейчас пусто практически, народ начнет подтягиваться минут через двадцать, не раньше.
Однако, я не успеваю переступить порог кафедры, как слышу за спиной противный голосок главной змеи нашего серпентария, то есть коллектива, конечно.
— А ты, Ксюша, я смотрю ушлая.
Я оборачиваюсь, Оля стоит примерно в метре от меня, уперев руки в бока и постукивая носко своего модного и стоящего немалых денег сапожка.
— Надо же, строили из себя невесть кого, а оказались простыми шлюхами.
— Я не понимаю, о чем вы толкуете, и по какому поводу меня оскорбляете, — произношу ровно, стараясь держать лицо, прекрасно зная нрав этой стервы. Однако все понимаю, конечно, понимаю. Она видела! Чертова блондинистая сука все видела!
— Ой, да перестань из себя овцу невинную строить, быстро вы с Васькой подсуетились, одна с сыном мэра трахается, вторая — с внуком ректора.
Она ничуть не старается говорить тихо, а я застываю на месте, вытаращив глаза на эту змею бешеную.
Что?
Что она сейчас сказала?
Внук.
Волков...Волков…Волков…
Николай Федорович Волков…
Господи, Господи, ну нет, нет же…
Как я, как я не связала-то? Это же очевидно. Как дважды два.
Боже, что теперь будет?
— Что ты…
— Ну так как, Ксения Александровна, каково это на члене ректорского внука прыгаеть?
— Ты попробовать что ли хочешь? — раздается со стороны.
Машинально повернув голову, я замечаю Егора. Очень недовольного, взбешённого Егора.
Стадия принятия...
Ксюша
Очевидно, Ольга Павловна такого поворота тоже не ожидала.
На лице коллеги отражается неподдельный ужас, кажется, Оля даже дышать перестала. Смотрит на меня и, кажется, даже дышать забывает.
— Я ответа не слышу, — буквально выплюнув последнюю фразу, Волков начинает надвигаться на Олю, а мне это не нравится, совсем не нравится, потому что быть беде, и я буду тому причиной. Я уже видела этот взгляд бешеный, источающий ярость. В прошлом году видела, когда, стоя в кабинете русского языка и литературы, смотрела Егору в глаза и нагло врала.
Вот только мне он бы не навредил, я это знала, подсознательно чувствовала, а Павловне вполне может.
Оля, глупая женщина, конечно, но ее и так уже жизнь наказала, злобой этой, завистью черной. Не от хорошей жизни же она ядом плюется. А мне скандалы не нужны, это внимание лишнее совершенно ни к чему. Достаточно того, что Павловна теперь в курсе наших с Егором особых отношений. И меня это, конечно, огорчает, и в какой-то степени пугает, а новость о родственной связи Егора и ректора нашего вовсе в ужас приводит, но я беру себя в руки, потому что только я из нас троих на это сейчас способна.
Мне нужно успокоить Егора, необходимо просто. Я судорожно обдумываю имеющиеся у меня возможности. Силой я его не остановлю, и уговоры никакие не помогут. Может поцеловать? Отбрасываю это нелепую идею. Не поможет.
А потом внезапно осознаю, что нужно делать.
— Шикарно, — произношу, глядя в глаза застывшей на месте Оле.
— Что? — она хлопает глазами, очевидно меня не понимая.
— Я говорю шикарно прыгать на члене ректорского внука, — повторяю, медленно выговаривая каждое слово.
Я действительно это произнесла? Вслух?
Даже Волков, притормаживает и останавливается, явно удивленный моим неожиданным выпадом.
— Это охренеть как приятно, Олечка, и горячо, тебе в подробностях рассказать, как я каждую ночь под ним кричу и умоляю не останавливаться, или сама фантазию включишь и додумаешь?
