прямо сюда. Тебе не нужно ни заниматься хозяйством, ни ходить за покупками. Одним словом, тебе не на что жаловаться.
Бросив на него яростный взгляд, она принялась ему возражать.
— Вот увидишь, мой малыш Матье, вовсе не так уж славно стареть в одиночестве, ты все это прочувствуешь сам, когда придет время.
— О, какая презрительная снисходительность, которую ты всегда вкладывала в это «малыш Матье»! Мы только что совершили экскурс в мое детство, мама, но не на многие вопросы я услышал ответ.
— У меня нет ответов. Я только хочу, чтобы ты перестал мучить меня…
Эти слова были произнесены жалостливым тоном, который вовсе не ввел в заблуждение Матье.
— При переезде, — продолжил он, — я наткнулся на свои школьные фотографии. Ведь я был довольно милым и даже симпатичным ребенком, вряд ли моя физиономия так тебе действовала на нервы.
— Ты переехал?
— Я поселился в Сент-Адрессе, но не уводи разговор в сторону.
— Ну, по крайней мере, ты не уехал куда-то в дальние края, значит, у тебя не будет предлога, чтобы больше не навещать меня. Послушай, приближается час еды. Хочешь поужинать со мной? При условии, что наш глупый разговор будет на этом закончен. Никаких вопросов быть не должно, Матье. Я мечтала о дочке, в этом корень проблемы, если это вообще проблема. Скажу сразу, я не принимаю твоих упреков, что я была тебе плохой матерью. Ну-ка, помоги мне подняться.
Она снова немного помяла в руках ушные протезы, один скользнул вниз и шлепнулся на кафельный пол. Из него вывалилась крошечная батарейка и закатилась под кровать. Матье подобрал ее и услышал, как мать проворчала:
— Больше я не собираюсь их надевать, у меня от них болят уши, а толку никакого!
Без сомнения, она предпочитала отгородиться от всего, что он еще мог или собирался ей сказать. В то же время она уже ответила ему на все вопросы, признав свое разочарование в том, что родилась не дочь, и обвинив его в том, что он придумал свое крайнее одиночество в детстве, и в том, что он был не очень-то приятным ребенком. Ни слова протеста по поводу ее нелюбви к нему, никакого оправдания, никаких угрызений совести.
— Ну так что, ты останешься на ужин? — с нетерпением спросила мать.
Он мог бы отказаться — из мести — или согласиться, потому что, несмотря ни на что, чувствовал сострадание, видя, как она, вытянув руки, старается самостоятельно подняться из кресла. Мог он изобрести и какой-нибудь вежливый предлог, но он не хотел ей лгать. И задерживаться тоже не хотел.
— В другой раз, — только и сказал Матье.
Он помог ей встать, поправил на ней шаль.
— Я провожу тебя до ресторана.
Обычно здесь не говорили «столовая», учитывая высокий ранг заведения. И действительно, это почти фешенебельное место производило приятное впечатление; была здесь даже библиотека, которую Матье пополнил сотней книг. Нет, его мать не могла быть здесь несчастной, и ее склонность не задавать себе слишком много вопросов должна была сослужить ей неплохую службу.
Сев в свою машину, Матье не сразу тронулся с места. Несколько долгих минут он раздумывал над тем, зачем сюда приходил и на что надеялся? Воплотить в слова свою давнюю боль? Он вспомнил, что Бенуа ему как-то говорил, что таким образом иногда удается очистить наглухо замурованное подсознание.
— Ну что ж — ветер в мои паруса… — произнес он, включая зажигание.
Глава 6
Весна, казалось, пришла внезапно. После долгих холодов и тумана в сияющем небе наконец воцарилось солнце. Окраины пляжа в обеденное время были полны отдыхающих. Знаменитые летние домики должны были открыться только в середине апреля, а пока гаврцы вовсю веселились на пляже — от порта до холма Сент-Адресс. В скейт-парке молодые люди демонстрировали чудеса акробатики, кто на роликах, кто на скутерах; часть территории отвоевали для себя игроки в петанк, а там, где земля была поровнее, собрались любители попинать мяч. Люди улыбались, наслаждаясь свободой — пляж находился всего в нескольких минутах ходьбы от центра города. Множество маленьких парусников, наслаждаясь свежим ветерком, позволившим им совершить первый выход в открытое море, усиливали праздничную атмосферу.
Ни о чем заранее не договорившись, Бенуа зашел к Тесс, когда та закрывала магазинчик на обеденный перерыв в половине первого, и уговорил ее на длительную прогулку вдоль бульвара Альберта I [22]. Он не скрывал своего удовольствия быть с ней рядом, то и дело брал ее за руку или обнимал за талию, шептал на ушко нежности и, казалось, совсем не замечал, что она лишь вскользь отвечала ему и была напряжена.
— В такую замечательную погоду меня всегда охватывает безумное желание путешествовать, — произнес он с подъемом. — Я могу отложить все свои сеансы и взять несколько дней отпуска. Ты согласна? Направление разрешаю выбрать тебе!
— Я не смогу. Мы закрываемся только в августе, и то всего лишь на пару недель.
— Ну хоть один разок, единственный!
— Нет, правда нельзя. У меня нет таких средств, как у тебя, и я не могу себе этого позволить.
— Все расходы я, естественно, беру на себя!
— У меня ушло два года на то, чтобы обзавестись собственной клиентурой, нельзя допустить, чтобы мои двери оказались вдруг для нее закрытыми. У меня совсем крошечный бизнес, Бенуа, и средства ему соответствуют.
Перспектива поездки с ним не взволновала ее, хотя другая женщина на ее месте запрыгала бы от восторга. Она так давно не брала даже небольшого отпуска. Матье раньше и помыслить не мог, чтобы оставить книжный магазин, а уж теперь и подавно не решился бы покинуть свое убежище в Сент-Адрессе, с тех пор как погрузился в депрессию.
— А как это было бы здорово — поваляться на солнышке, только ты и я, где-нибудь на другом конце света…
С разочарованным видом он продолжал настаивать, но у него ничего не вышло. Тесс упрекнула себя в том, что слишком мягка и нерешительна с Бенуа. Матье по-прежнему занимал все ее мысли, она никак не могла от него отказаться, и ей было не
