себя, — проворчал он с горечью. — Если не считать полудурков-кузенов, во всем остальном виноват только ты. Интересно, что бы сказал по этому поводу твой психиатр? Да, кстати, ведь и он от тебя отказался… Сам посмотри — ты всем осточертел! Будь ты в порядке, разве смог бы ты вынести возле себя такого парня?
Вот только был ли он действительно в порядке до этого «выгорания»? Может, просто, уткнувшись лицом в руль, он взбирался на машине, стараясь достичь вершины бесконечного холма? Потом, когда больше не смог, он резко затормозил и с тех пор оставался на обочине.
— Матье, старина, повторяю — только ты сам сможешь что-то для себя сделать. И не стоит с этим медлить.
Разве в детстве не испытывал он это ощущение беспомощности и полного одиночества, не страдал от него? Все шло оттуда. Матье просто загнал в подсознание свое прошлое, вместо того чтобы с ним разобраться, и в итоге машина дала сбой. Погружение с головой в работу — это лишь попытка убежать от себя, которая ничего не решала. Цепляясь за свою единственную страсть — книги, он только создал себе шоры. И напрасно. Бомба замедленного действия сработала, ударив его прямиком в лицо.
Посмотрев на часы, он решил, что пришло время навестить мать и задать ей несколько вопросов, на которые он раньше не мог отважиться.
* * *
Мишлин уронила журнал на колени. Фотографии и имена всех этих людей ничего ей не говорили, она попала в другую эпоху, которая абсолютно ее не интересовала. Весь день она умирала от скуки, строя космические планы, как бы ей убежать из пансионата и вернуться домой. Вот только дома у нее больше не было. В комнатке, которая отныне составляла главную часть ее вселенной, к счастью, сохранилось несколько предметов мебели и безделушек, напоминавших о прежней жизни. На комоде были расставлены фотографии Фабриса, Жана, Сильвена, внуков и даже покойного мужа, но она редко на них смотрела. Точно так же не замечала она ни деревьев в парке, под окнами, ни первых распустившихся цветов. Большую часть времени она оставалась прикованной к экрану телевизора, особенно после того, как Анжелика нашла ей канал, по которому показывали только старые фильмы. Обстановка, актеры, одетые по моде прошлых лет, — все это вызывало у нее воспоминания о молодости, и она забывала о настоящем.
Мишлин все еще была в состоянии понять, что была уже настолько слаба, что не смогла бы жить одна. Для исполнения самых простых вещей — помыться или приготовить еду — ей нужен был помощник. Но разве не могла бы она жить с кем-нибудь из сыновей? Для чего тогда нужна была ей такая большая семья? Никто не захотел взять ее к себе, позаботиться о ней. Они просто сбагрили ее туда, где живут старики. Мишлин не хотелось вступать в контакт с незнакомцами, играть с ними в карты или настольные игры; она терпеть не могла, когда кто-то подсаживался к ней за стол и вступал в разговор. Почему к ней никто не приходил, чтобы просто ее навестить?
Сильвен — изредка, Жан практически никогда, а Фабрис в последнее время тоже приходил все реже и реже. Даже о визитах Матье — который жил к ней ближе всех — теперь можно было только мечтать. Верх неблагодарности! Она ни слову не верила в этой истории о депрессии, о которой ей уже несколько раз твердила Анжелика. Матье в депрессии? Да это же смеху подобно! К тому же мужчины редко болеют нервными заболеваниями. Куда подевалась его мужественность, приобретенная на занятиях по дзюдо, которые она столько лет оплачивала? Нет, он просто решил воспользоваться этим нелепым предлогом, чтобы ее бросить, слишком озабоченный зарабатыванием денег, чтобы вспомнить, что он избавился от старой матери, поместив ее в дом престарелых! Конечно, он многого добился в профессии, но ведь и другие сыновья тоже, так что если он считал себя лучше остальных, то напрасно. Фабрис мог гордиться своим портфолио в области страхования, у Жана было процветающее агентство по недвижимости в Лондоне, а Сильвен занимал видное место среди врачебной элиты. А Матье что делал? Продавал бумагу… Книготорговец — далеко не лучшее ремесло в этом мире, хотя бы по сравнению с занятиями братьев. Если его обожаемые книги стали приносить ему средства к существованию, тем лучше! Особенно если вспомнить, сколько времени было на них ухлопано даром!
— Войдите! — крикнула она, услышав стук в дверь.
Уверенная, что это горничная или служащий, составлявший меню на неделю, она даже головы не повернула. Так что когда в поле ее зрения возник Матье, она чуть не подскочила в кресле.
— Ну и ну! А я как раз думала сейчас о тебе…
— Добрый день, мама!
— Мои дни теперь слишком редко бывают добрыми, — кислым тоном произнесла она. — Ты уже сто лет у меня не появлялся!
— У меня проблемы со здоровьем.
— И что же с тобой такое?
Он как-то странно посмотрел на нее, прежде она никогда не видела у него такого выражения лица.
— Мне пришлось прекратить всю свою деятельность, чтобы поразмышлять и прийти к определенным выводам.
— Куда пойти?
Вместо того чтобы повторить сказанное громче, он сел напротив нее и показал на лежавшую на столе маленькую коробочку, наполовину спрятанную под начатой плиткой шоколада и телевизионной программой.
— Хотя бы сейчас возьми слуховой аппарат, очень тебя прошу! — произнес он отчетливо.
— Зачем это? Ты знаешь, я терпеть не могу, когда у меня что-то находится в ухе!
— Мы будем лучше понимать друг друга, пожалуйста!
Она неохотно повиновалась и какое-то время мяла пальцами крошечные протезы, так что они тоненько шипели.
— Я не буду лучше тебя слышать с ними, — проворчала она.
— Нет, надень, прошу тебя, осторожно, не торопись…
Он подождал, не проявляя признаков нетерпения, пока она будет готова.
— Ну, можем начать. Ты собираешься сообщить важные новости? Что-то очень серьезное?
— Нет, что ты. Я просто пришел поговорить с тобой, мама, поговорить откровенно.
— О чем поговорить?
— Ладно, начну с простого вопроса. Почему ты меня не любила?
Смутившись, она издала короткий смешок.
— Послушай, но это
