Германович.
Встает со скамейки, присаживается передо мной на корточки и требовательным касанием заставляет смотреть на него.
— Зато злости во мне на три победы, — тоскливо усмехаюсь. — Всем же от меня только это нужно. Чтобы побеждал…
Терехов неожиданно обхватывает меня за затылок и дергает на себя, прижимая лбом к сильному плечу.
— Проорись лучше, Тай, — тихо говорит мне ухо. — Нельзя в таком состоянии на ринг. Давай, парень. Выплесни на меня, я переживу. А вот твой поломанный труп, который будут выносить из «клетки», станет моим грузом до конца жизни. Ну же, Салахов!
— У него другая семья. Не знаю, что будет с матерью…
… и орать мне совсем не хочется. Громко. Я делаю это внутри себя. Терехов понимает, заглянув мне в глаза. Качнув головой, снова садится рядом и вызывает в зал медика, чтобы обработал руку.
Тайсон
К руке приложили лед, чтобы снять отек. Сижу, ни хера не чувствую. Голова только болит теперь. Наш медик кормит меня горькими таблетками. Я все послушно жру, надеясь, что поможет.
— Что случилось? — в зал забегает Юлька.
На подлете ко мне ее ловит Терехов и выводит обратно в коридор. Рядом со мной плюхается смазливый. Кошусь на него. Сосредоточенный, напряженный и рука тоже разбита.
— А у тебя что? — вздыхает врач.
— Отжимался, — нагло врет он.
— Не уходи. Сейчас с Тайсоном закончу, займусь тобой.
Лед убирают. Шевелю пальцами, больно, но работают. Хорошо. Внутри мне гораздо хуже. Пришло то самое чувство, которое я словил в поездке с отцом. Снова чувствую себя вещью или шлюхой, которую каждый пытается выгодно продать или применить. Мерзко до тошноты.
Юля тихо садится рядом, кладет ладошки мне на плечо, прижимается теплыми губами к щеке. Терехов уводит всех из зала под надуманным предлогом.
Самсонова берет меня за раненую руку. Плавно водит по коже изящными пальчиками.
— Тай, я… — замолкает. — Люблю тебя.
— Это Терехов попросил сказать? — во мне все жестко бунтует. Она не виновата. Я просто не могу это погасить.
— Дурак, — улыбается.
— А если я не возьму титул на этом турнире? — смотрю в ее нереальные голубые глаза. Мои самые любимые глаза. Я кроме них других давно уже не вижу.
И отца понимать отказываюсь. Как можно было променять мать на… у меня нет ни одного слова, которым можно охарактеризовать его подстилку. Она ведь знала про семью и все равно родила от него. А Юлька мне, значит, не подходит, потому что «из простых». А эта его откуда?!
Лицемерная сволочь!
— Ты правда думаешь, я вывернулась перед тобой наизнанку ради твоих дурацких медалей? — Юлькин голос начинает дрожать. — Ты действительно дурак, Тай, если так решил.
— Мне в последнее время кажется, я всем нужен только ради них. А если сам по себе, то разве что коту.
— Это не так. Ты нужен мне, парням из команды, лучшему другу. У тебя ведь есть, я знаю. Нужен своей маме. Нужен маленькой Сладе. Ее опять мальчишки обижают, а защитить некому. И да, своему коту ты тоже нужен. Он — живое существо, нуждающееся в заботе.
— Мне жить негде. И что будет теперь с деньгами, я тоже не знаю. Отец и раньше то договор соблюдал по настроению. После того, что я сделал, может вообще расторгнуть. Я останусь без спонсора, слечу с турнира. Нового найти не так просто, сама знаешь. На работу могу устроиться. Официантом, — смеюсь, вспоминая, как носился по ночному клубу с голым торсом и подносом наперевес, чтобы заслужить свидание с ней.
Смех только ни хрена не веселый. С ним наружу выходит малая часть внутренней боли.
— Зачем я тебе теперь, м? Таким ты меня готова любить?
— Терпеть не могу мажоров, — тепло улыбается Самсонова и льнет к моему плечу. — А вот бездомного котика всегда приютить хотела, да все не попадались такие, чтобы сразу бац и в сердечко. Теперь есть один, — чешет меня за ушком. — Грустный только очень, — трется кончиком носа о мою щеку, — зато так пахнет, — шепчет на ухо, — что у меня коленки подгибаются. Но у меня есть условие.
— Какое? — перекидываю руку через ее плечо и прижимаю любимую девочку к себе.
— Ты заберешь к нам Филина. И носки с трусами стираешь сам!
— Это уже два условия.
— Я потом еще придумаю, Салахов. Не надейся, что все будет так просто, — пробирается ладонью под мою футболку, царапает ноготками по прессу.
Вздрагиваю всем телом. Юлька перекидывает через меня ногу, усаживается верхом, берет мое лицо в ладони и целует губы, лаская их кончиком языка.
— Давай, мой горячий мальчик. Приходи в себя. Ну, пожалуйста. Мне очень за тебя страшно.
— Останься с Тимуром, — решаю попробовать еще раз попросить. — Или давай я тебя к Кириллу отправлю. Заодно познакомитесь. Не надо тебе со мной ездить сегодня, Юль. Я тебе таким не понравлюсь. Это на нашем ринге все красиво, а там… Там будет бойня.
— Она поедет с нами, Тай, — нас прерывает тренер. — Мне рядом нужен кто-то, кто точно сможет до тебя достучаться. Она может. Нам пора, ребят. Пять минут буквально на сборы. Встречаемся на парковке у моей машины. Тим уже там.
Едем молча. Даже музыка не разряжает обстановку. Все напряжены. Тимур косится на Юльку, прижавшуюся ко мне и поглаживающую раненую руку. Отек полностью спал и подействовали все таблетки. Голова прошла, рука тоже не болит. Надеюсь, до конца боя мне этого эффекта хватит.
Въезжаем в промзону. Тим напряженно осматривается, пока Терехов паркует машину на указанное охранником место.
В зале уже масса народу. И куда же без знакомых женщин?
— Мои главные фанатки, — показываю Юльке. — Не ведись, ладно? Им мою фотку показали, а они решили, что я продаюсь весь.
— Какую фотку?
Достаю трубу, нахожу, показываю. Тимур хмыкает, а я получаю локтем по ребрам от Самсоновой.
— Ставки повышали, — поясняю ей.
Задвигаю себе за спину, увидев татуированного организатора.
Идет к нам. Подает руку сначала Терехову, потом мне и Тимуру.
— Ты сегодня с группой поддержки. Готов побеждать?
— Готов убивать, — сжимаю зубы.
Юрий Германович успокаивающе хлопает меня по плечу. Вцепившуюся в мою руку
