же.
– Объясни, Мила. Разве не для этого мы играем?
– Игра… – снова это шипение, как у змеи, того и гляди выпустит свой яд. Впрочем, после нашего поцелуя не удивлюсь, если я уже инфицирован, – какое хорошее слово. Для тебя все игра, да, Глеб Навицкий? Воспоминания, чувства. Все. Игра. Ты как был эгоистом, так и остался. Тебя заботит только ты сам.
Отпускаю ее и отхожу к противоположной стене. Мила дышит часто, ее грудь высоко поднимается, а я жадно смотрю на нее. Губы влажные и еще больше опухли от нашего дикого поцелуя. Глаза – пламя. Яркие, но до безумия темные.
И мне бы разозлиться. Сказать, что это неправда. Все не так. Но не могу. Потому что понял одну очень важную вещь: мне не плевать на нее.
– Нет, Мила…
Снова подхожу к ней и просто обнимаю. В движениях нет жадности, словно ее через минуту могут забрать. Просто нежность. Это касание бархата.
Мила закатывает глаза и млеет. Прижимается и кладет голову мне на грудь. Ее руки обхватывают мои плечи. Так она меня обнимает. Какое-то невинное движение, в ней нет страсти и пылкости. Только ласка. Так делала только она. Почти забытое чувство.
Я беру ее на руки и несу в ту кровать. Она еще не заправлена и, возможно, хранит на себе чужие запахи. Отмахиваюсь от этого. Главное, она в моих объятиях. Целую, как и хотел, каждый миллиметр. Рвано, что сам начинаю задыхаться. Мила извивается подо мной. А терпения на дальнейшую ласку уже нет. Просто через пару ударов сердца беру ее. Нет, не быстро. Наоборот, растягивая каждое движение, толчки медленные. Чтобы чувствовать все. И целую так же. В губы, скулы, подбородок, шею. Вся моя. Руки на ее груди, сжимаю, а потом стягиваю с нее дурацкий топик. Тянется ко мне, словно от меня зависит ее жизнь. Между нами ни грамма воздуха. Тела слились, сроднились, и я в жизни ничего похожего не испытывал. Это уже не все триста по прямой. Это, черт, сама победа, первое место в жесточайшей схватки. Сквозь любые преграды: дождь, сильный ветер, сильных соперников. И все стало неважным и пустым.
Мила кончает первая. Зажмуривает глаза и сжимает мое плечо. Самая сладкая боль. Она царапает своими ноготками, а я кайфую.
Мы лежим обнявшись и смотрим в потолок. Каждый пытается выровнять дыхание. Я перебираю ее волосы, которые рассыпались, только на самых концах еще держится резинка, которой и забрала их в пучок. От них приятно пахнет шоколадом. Зарываюсь носом и вдыхаю, вдыхаю. Мила только усмехается, потому что понимает.
Сейчас хорошо как никогда. Спокойно и мирно. Но с Апраксиной же никогда так не будет, да?
Я вспоминаю того ангела, которого встретил в дверях, постель, в которой сейчас лежим, две те чашки кофе, недопитые, ведь они торопились. И меня снова кроет. Теперь от раздражения.
Наваливаюсь сверху. Мила воспринимает это за игру. Как она сказала, для меня же все игра. Но это далеко не так.
– Мил?
– М? – загадочная улыбка, маленькая соблазнительница. Я бы сейчас снова ее поцеловал. Глядя на ее бантик только и хочется, что целоваться, а потом, чтобы опустилась на колени и взяла в рот. Прикрываю глаза. А с ним она была такая же? Она делала ему минет? Бл*ть!
– Ты трахалась еще с кем-то?
– Что? – она понимает. Выражение лица вмиг меняется, взгляд начинают снова бегать, а улыбка сходит.
– Ты. Трахалась. С кем-то. Еще? Правда или действие?
Понимаю, что давлю. Так нельзя. С ней так нельзя. На мою злость она ответит злостью. На мой гнев – гневом. Если в ярости я, в ярости и она. Мы как два отражения друг другу. На первый взгляд не похожи, но на деле различия можно пересчитать по пальцам.
Держу ее за подбородок и не даю увести взгляд. Пусть смотрит на меня и не смеет мне лгать. В теплых глазах застыл страх. Просто пелена ужаса. И слезы. Я вижу слезы. Одна капля стекает вниз так и не коснувшись щеки.
– Правда или действие? – повторяю. Жестко.
– Действие.
Мила.
Когда раздался звонок домофона, я резко открыла глаза. Первая мысль, что это Глеб. Решил так сделать сюрприз. Даже улыбнулась. Но Навицкий ни за что и никогда так не сделает. Это не в его стиле, хотя, что уж говорить, он последние дни удивляет меня все больше и больше.
Поэтому оборачиваюсь в одеяло и быстро подхожу к трубке домофона. Голос еще немного хриплый после сна, но это неважно. Представила, что в руках у него большой букет цветов, а сам он будет подниматься спешно по лестнице, как в романтических фильмах. Поражаюсь сама себе: этого ли я жду от Глеба?
– Да? – стараюсь прочистить горло и пару раз откашливаюсь.
– Мила, это Ник.
Черт! Что? Сначала даже не понимаю, кто такой этот Ник и почему он заявился ко мне в такую рань.
Секунда на размышление и нажимаю на кнопку открытие двери, проклиная себя за торопливость. Первоначально стоило бы узнать цель визита.
Так и остаюсь стоять у двери, обернутая в одеяло. Утром мозг никак не хочет включаться, иначе как объяснить, что мне стоило бы переодеться, но я только облокотилась о стену и прикрыла глаза.
Стук в дверь, громкий такой, что вздрогнула.
Никита улыбается. Он одет во все светлое, да и сам блондин с пшеничными волосами и голубыми глазами. Многие девчонки считают такое сочетание эталоном красоты.
– Привет. – Не хочу показаться недружелюбной, но и впускать его к себе как-то слишком. Словно, переступив мой порог, я безмолвно даю ему разрешение на нечто большее. Глупая мысль.
– Пройду?
Нехотя освобождаю проход.
Он заходит уверенно. Будто не было этого года. В последний раз, когда он был у меня в квартире, мы смотрели кино, сидя на диване. Был теплый день, самое начало лета. Шла какая-то американская комедия, но я не обращала никакого внимания, половина диалогов проходила мимо меня.
– Мила, с тобой все в порядке? – Ник всегда был участливым, любая смена моего настроения им чувствовалась, но он это редко комментировал. Ник просто обнимал меня, целовал, гладил. С ним я поняла, как мне важен телесный контакт. Он словно воздух для меня, когда начинаю понимать, что эмоции берут надо мной верх.
– Ник…я, – мысли которые витали в моей голове уже несколько дней, а может, и недель, – прости меня, – все, что я смогла из себя выдавить.
– За что?
– Я поняла, что
