Разбираю аптечку, достаю хлоргексидин, ватные диски, эластичный бинт, даже мазь охлаждающая, снимающая боль, имеется.
Быстро обрабатываю ноги антисептиком, наклоняюсь, чтоб нанести мазь и перемотать лодыжку и чуть не падаю с кровати, покачнувшись неловко.
Хазаров, все это время молча наблюдающий за моими действиями, подходит и присаживается перед кроватью:
— Давай, помогу.
— Да я сама…
Он больше не отвечает, забирает у меня мазь, приподнимает ногу, легко ставя себе на бедро ступней, чтоб удобно было наносить средство.
Я сижу, не препятствуя, просто смотрю, как темные пальцы вполне себе опытно скользят по коже, аккуратно, без боли практически, втирая мазь в кожу. Он же спортом занимается, наверно, умеет оказывать первую помощь при растяжениях и ушибах. И аптечка потому такая специфическая…
Хазаров наклоняется чуть ниже, упирая колено в пол для устойчивости, и я вижу легкую седину в его волосах. Странно, почему-то раньше, при дневном свете, не замечала… Или просто не вглядывалась? Я вообще в него старалась не вглядываться, благоразумно слушая собственный инстинкт самосохранения. А сейчас он не заметит, что смотрю… А я смотрю.
У Хазарова густые волосы, а загривок мощный, темный… И руки тоже темные… На контрасте с моей неожиданно белой кожей смотрятся странно… Не пугающе даже, а что-то другое…
Он заканчивает наносить мазь, тянется за эластичным бинтом.
— Я-а-а… — что с моим голосом вообще? — Я сама дальше.
Делаю попытку убрать ногу, потому что все это: темнота, маленькая комната, склонившийся к моим коленям, пугающе мрачный мужчина, кажется уже чересчур. Вспоминается дневное происшествие ( Бог мой, это словно в другой реальности было!), когда он наклонился надо мной, придавил к кровати и… И смотрел. Хорошо, что сейчас не смотрит. Мне почему-то кажется, что у него в это мгновение страшный взгляд…
Хватит. И без того ситуация жуткая… Надо подальше от него… И сама справлюсь…
Приподнимаю ступню, но он внезапно перехватывает. И не пускает.
Это пугает.
Время буквально замирает вокруг нас.
Словно в слоу мо, наблюдаю, как он медленно, так медленно заматывает ногу бинтом. Очень профессионально, это отмечается каким-то дальним, еще не до конца напуганным участком мозга, явно опыт в таком, не ошиблась я…
Закрепляет бинт.
И оставляет руку на ноге.
Я смотрю на эти темные пальцы, не могу оторваться, даже дышать забываю. В голове ритмично стучит кровь, кажется, что все вокруг становится горячим: и кровать подо мной, и воздух раскален. И его пальцы обжигают. Прямо через бинт.
С кристальной ясностью понимаю, что сейчас что-то случится. Отчаянно не хочу думать, что. Не хочу представлять!
И не могу.
Как не могу забрать у него ступню, отодвинуться.
Только тихонько молюсь про себя, чтоб не поднял взгляд, не посмотрел в глаза. Он же… Он же все увидит. И поймет. И это будет ужас. Такой ужас… Не надо смотреть. Просто отпусти. Не смотри…
Он резко поднимает голову и смотрит прямо в глаза.
И я забываю даже те неясные мысли, что до этого мгновения блуждали в мозгу.
Его взгляд темный. Такой страшный! Такой… завораживающий. Это словно в дуло пистолета смотреть и понимать, что до щелчка затвора - секунда. И еще секунда до твоей смерти. Не хочу! Не надо! Пойми меня… Не надо…
— Не надо… — шепчу я.
Но Хазаров понимает меня правильно.
Глава 50
Потом я буду вспоминать это все и думать, каким образом случилось то, что случилось?
Что меня так сильно свело с ума?
Опасность? Погоня? Непонятная и страшная ситуация? Темнота и ужас ночи? Полумрак незнакомой комнаты? Чужие опытные руки на коже? Острый, жесткий, жадный взгляд самого неподходящего на всем белом свете мужчины? Желание защиты? Ощущение пограничности и конечности, в котором мы плавились, растворяясь полностью? Все вместе?
Наверно, последнее. Всего по чуть-чуть. То, что по отдельности никогда бы заставило сойти с ума, в комплексе просто снесло голову напрочь.
Ничем другим я не могу объяснить то, что не стала отталкивать его, не стала бороться.
Когда он ведет по ноге темной ладонью, шершавой, словно тот гравий, которого удалось сегодня избежать, я только смотрю. Прикусив губу, жадно, ненасытно разглядываю каждую, самую мелкую деталь. Эти детали откладываются в воспаленном мозгу, чтоб потом остаться навсегда. Словно что-то внутри меня понимает: этого не повторится. Никогда. Запоминай, Аня. Все запоминай.
И грубость горячих пальцев. И жесткость ладоней, легко, без сопротивления раздвинувших безвольные бедра. И властную резкость: как одним движением опрокидывает на спину, как нависает сверху, так знакомо! Он уже делал это! Но тогда была просто демонстрация намерений, теперь я это понимаю. Как нелепый и страшный разговор на кухне был констатацией фактов. Того, что непременно будет, просто я еще этого не знала. Мне сказали практически открыто, но я предпочла спрятаться, закрыться. Подготовиться.
А к такому можно разве подготовиться?
Разве можно предусмотреть невероятную твердость скользящих по коже рук? Поглощающий, собственнический поцелуй-укус, от которого последнее дыхание пропадает, голова кружится то ли от ужаса, то ли от предвкушения?
Разве можно быть готовой к дикому, бескомпромиссному напору сильного тела? Он так легко рвет платье, он его даже не замечает!
И взгляд его, когда, наконец, оказываюсь полностью обнаженной, тоже невозможно предусмотреть. Потому что не было такого никогда в моей жизни. Не было у меня настолько властных, настолько пугающе подчиняющих мужчин, которым и слово в протест не скажешь. Не потому, что боишься, а потому что протеста этого нет в голове, даже мысли нет ему сопротивляться, это кажется кощунственным… Как можно сопротивляться тому, кто ведет себя так, словно имеет на это право?
Он трогает меня, проводит пальцами по коже, вниз и вверх, но это не ласка, это просто осмотр принадлежащего ему. Я осознаю это, безвольно раскинув руки по сторонам, и неотрывно глядя в темные, гипнотические глаза.
Мыслей нет. Совсем нет. Есть только его взгляд, жадный, безумно жадный, довольный. Ему нравится то, что он видит, то, что ощущает…
Мне хочется прикоснуться.
Тянусь к его рубашке, но жесткие ладони перехватывают мои пальцы и припечатывают над головой, растягивая под тяжелым телом.
Ощущаю себя скованной, беспомощной, горячей…
Его губы опять на коже, на шее, кусает, совсем не нежно, но от него не ждешь, да и не хочешь никакой нежности.
И я вскрикиваю от каждого укуса, не могу сдержаться!
Хазаров останавливается, прихватывает меня за подбородок, сжимает губы, рассматривает внимательно и темно. Что у него во взгляде? Что? Не узнаю никогда…
А вот он явно все правильно читает в моих глазах.
Усмехается едва уловимо, а затем я слабо ахаю, когда переворачивает на живот.
Слепо таращусь перед собой на темную штору, бессильно скребу ногтями по покрывалу…
Я знаю, к чему эта пауза, знаю, что будет дальше… И жду этого. Так неправильно… Я пожалею…
Когда это случается, неожиданно почему-то, хотя я ждала, меня выгибает в пояснице до легкой боли, а он перехватывает, не давая упасть обратно на покрывало. Чувствую ладонь на горле, поворачиваюсь, хочу посмотреть на него, но не дает. Возвращает обратно, головой вниз, на покрывало, и все, что мне остается, только скулить от каждого жесткого движения, каждой ласки-не-ласки.
Он что-то шепчет, я не слышу. А так хочу услышать! Почему-то мне это необходимо сейчас…
Но поднять голову сил нет, повернуться тоже. Все внутри умирает и возрождается снова, это такое страшное и чудесное ощущение, я сосредотачиваюсь на нем, чтоб не сойти с ума.
И в итоге он вознаграждает меня, опять переворачивая на спину и накрывая собой.
Я упираюсь взглядом в его глаза, по-прежнему темные и жесткие, в такой ситуации особенно жесткие, но что-то в них не отпускает, заставляя пораженно всматриваться и всматриваться, искать и находить то, чего раньше не было…
