границу. Конечно, там работать легче и денежнее. Но я не готов уехать. По крайней мере, не в ближайшее время. Я ещё не отработал свой долг перед теми, кого не смог спасти.
- Ну какой долг? О чём ты вообще? Да ты спас столько людей, что тебе памятник при жизни поставить должны. Это мы все тебе до конца дней обязаны! Тебе бы к мозгоправу. Хочешь, дам контакты?
- Они перед глазами у меня стоят, понимаешь?
Я слышал это уже не раз. И догадываюсь, что он ощущает. Но нельзя на этом зацикливаться. Вот только как я могу ему помочь?
- Я за последнее время многое осознал… И я в какой-то мере благодарен вам с батей, что прижали меня к стенке. Паша, мы должны жить. Мы должны быть счастливыми. Жениться, рожать детей. За каждого погибшего – по ребёнку. Новую жизнь – за каждую смерть. Они хотели, чтобы нас не стало. А мы есть, и мы будем. И пусть это мистика, но я на полном серьёзе верю, что душа моего Ангела переселилась в Надюшку.
- Я материалист…
- Знаю. Пора тебе жениться и подумать о детях. И развиваться как врач, двигаться вперёд. Потому что ты – талант. Прошлое должно оставаться в прошлом, мы должны жить ради будущего.
- Когда это ты в психоаналитики перепрофилировался? Или это мозгоправ тебе мозги вывернул куда-то не в ту сторону? – Павел усмехается и хлопает меня по плечу. – Насчёт столицы подумаю. Ты прав по поводу расширения. Ну а всё остальное – уж как сложится… Лучше скажи, что там у вас. Всё хорошо? – спрашивает осторожно. – Вы оба светитесь, и это офигенно.
- Я б тебе морду набил, предатель. Но праздник не хочется портить. Какого не сказал про ребёнка? У меня знаешь, какие мысли уже были?
- Батя твой запретил. Заявил, что когда тонешь, надо опуститься на самое дно, чтобы посильнее оттолкнуться ногами и всплыть на поверхность.
- Ты мог хотя бы намекнуть… – продолжаю упрекать, хотя знаю, что отец умеет быть убедительным, и противостоять ему очень сложно.
- Зато теперь как круто, когда ты узнал. Скажи?
- Мальчики, – выглядывает на балкон Вера, – давайте быстренько к столу, я горячее положила.
Наблюдаю, как Надюша уплетает за обе щеки куриную ножку, и улыбаюсь про себя. Какая всё-таки непредсказуемая штука – жизнь.
Устраиваюсь рядом с женой, обнимаю её и поглаживаю живот.
- Как там мой сын? Не слишком хулиганит?
Мне пока трудно представить себе, каким он будет, как мы с ним будем играть, когда он немного подрастёт. Я только обкатываю в голове и сердце сам факт нашей скорой встречи…
* * *
В конце зимы наконец проходит первое заседание по делу мошенников, которые преступными методами пытались захватить лакомые участки земли. Мы не одни, все подобные эпизоды объединены в одно производство и рассматриваются вместе. С кем-то их афера сработала, на ком-то, как на нас, они сломали зубы.
У меня с этими уродами свои счёты. Поганый актёришка вряд ли получит реальный срок – слишком незначительна его вина на общем фоне. Готов удушить его собственноручно, но терплю. Я поклялся любимой, что больше – никаких срывов, и я сдержу это обещание. Иначе грош мне цена.
Я буду действовать в рамках закона и добьюсь для организаторов издевательства над Полиной максимального срока. Мы скооперировались с другими потенциальными жертвами этих аферистов. И сделаем всё возможное, чтобы засадить преступников на как можно больший срок.
Я дьявольски соскучился по адвокатской практике. Но вернуться к ней я смогу только тогда, когда батя полноценно вернётся в офис. Суждено ли этому когда-нибудь случиться? Кто знает…
За первым заседанием следует второе. Торжествую, когда судья зачитывает приговор. Зло должно быть наказано! Неожиданностей не происходит – каждый из преступников получает по заслугам, хотя мне кажется, что наши законы к ним слишком лояльны…
Подготовка к суду и любимая жена с уже прилично округлившимся животиком дают мне силы пережить без срыва мой самый страшный день в году… Нет, я не забыл моих дорогих девочек, они навсегда в моей памяти. Но я научился жить без них… Мы отпустили друг друга: я их – в рай, они меня – в земную жизнь.
- Полина, давай не будем брать Надюшу с собой. Она слишком мала, чтобы ходить на могилы. Сомневаюсь, что она поймёт, куда её привезли.
Мне неспокойно. Не могу объяснить странное ноющее чувство, разъедающее внутренности со вчерашнего вечера. Что-то не так, и я не понимаю, что именно.
У меня иногда такое бывает. И каждый раз после этого в моей жизни случается какая-то жесть. Я стал суеверным. Меня преследует страх, что с моей семьёй может что-то случиться. Я регулярно общаюсь с мозгоправом, страх постепенно притупляется, но периодически, как сегодня, он поднимает голову и выпрямляется в полный рост.
- Не понимаю, Сергей, ты ревнуешь? Я не знаю, как будет дальше, но в ближайшее время Саша вряд ли составит тебе конкуренцию. Надюша его никогда не видела, в её жизни есть только один отец – ты. Мы уже обсуждали, что она должна знать о Саше. Это честно по отношению и к ней, и к нему, – жена принимает мои уговоры в штыки.
Я никогда не забываю, что у дочери есть ещё один отец – биологический. И это не тот случай, когда нужно его от неё скрывать. Ведь Александр Матвеев не предал её маму, не бросил её беременной и не променял на другую семью. Он отдал свою жизнь за то, чтобы Надюша жила. За то, чтобы мы все жили. И кощунственно настаивать на её удочерении, даже если порой неудобно иметь с дочерью разные фамилии.
Страна должна помнить и чтить героев, отдавших жизнь за её свободу и независимость. А дети должны знать и помнить своих погибших отцов. Ведь человек жив до тех пор, пока жива о нём память. Это всё очень правильно.
И я даже почти не ревную. Разве что совсем немного. Потому что подсознательно считаю Надюшу своей.
Однако сегодня дело вовсе не в этом, а в том беспокойстве, которое никак не отпускает. Проще всего взять малышку с собой. Ведь часто жесть с моими близкими происходила именно тогда, когда меня не было рядом и я никак не мог повлиять на
