– Да уж… Веселенькие времена наступают! Танюх, а бить ты меня, случайно, не собираешься? В планы не входит? Если собираешься, давай на берегу договоримся – если уж бить, то не по голове…
– Ладно. По голове не буду. Считай, договорились.
Они тихо рассмеялись в унисон, но тут же вздрогнули от нагло ворвавшейся в этот смех трели дверного звонка – кого там черт принес очень уж некстати! Переглянулись с досадой.
– Может, не будем открывать? – не выпуская ее из рук, тихо спросил Сергей.
– А вдруг это Машка?
– Так Машка бы позвонила, наверное! Предупредила бы, что придет!
– А почему она должна звонить и предупреждать? Она же не в гости идет, она в родной дом идет, к папе с мамой! Пусти, Сереж, я пойду открою. Это наверняка Машка!
Звонок так и надрывался непрерывной трелью, пока она шла к двери. Даже не шла, а бежала – слышалась в его соловьиной песне и горькая тревога, и нетерпение, и зов о помощи. Странно – Машка никогда так в дверь не звонит…
За дверью и впрямь была не Машка. Всклокоченная и дрожащая, вся насквозь проплаканная Светик ворвалась в дом, заполонив пространство пока еще невысказанным вслух, но, если судить по ее растерзанному виду, явно большим горем. Пробежав мимо застывшей в дверях Тани, она рванула на кухню, начала жадно пить воду из-под крана, громко глотая и одновременно успевая икать и всхлипывать. Таня с Сергеем замерли плечом к плечу в кухонных дверях, смотрели на нее с ужасом, ожидая страшных известий. Когда очередной производимый Светиковым горлом глотательный звук слился в экстазе с длинным рыданием, Таня не выдержала, на тревожном выдохе проговорила тихо:
– Да что такое случилось, Свет?
Распрямившись и подняв на нее голову, Светик некоторое время смотрела на подругу удивленно, будто с трудом вспоминая, кто она такая есть и что делает на этой кухне. Потом грузно осела на заботливо подставленный Сергеем стул, поплыла вниз лицом в горьком плаче, странно пискляво выдохнув из себя:
– Та-а-аньк… Он уше-е-ел… Он ушел, Та-а-аньк! – потом перевела безумный, полыхнувший плотной слезой взгляд на Сергея, потянула к нему дрожащую руку. – Сереж… Я думала, я умру по дороге, пока к вам бежала… Что мне делать, Сереж?
– Погоди, Свет… Я что-то в толк не возьму. Объясни, кто ушел и куда ушел?
Сергей осторожно взял в горсть протянутую к нему мокрую и дрожащую Светикову ладонь, присел перед ней на корточки, озадаченно глянул снизу вверх на Таню, которая беззвучно произнесла, шевеля губами, заветное имя – Лёвушка…
– Светк, так это Лёвка твой куда-то рванул, что ли? А куда? Неужели девицу себе нашел? Да неужели это наконец свершилось, Светка? И потому ты обрыдалась вся, да?
Светик сморгнула слезу, отстранилась, застыла на миг в оскорбленном недоумении. Однако уже следующую секунду выражение недоумения стекло с ее лица, снова уступив место отчаянию. Тихо покачав головой и улыбнувшись Сергею, как улыбаются малому дитяте, который и сам не ведает, какие пакости лепечет, она выдавила из себя в изнеможении:
– Не надо так со мной говорить, Сереж… Это жестоко – так говорить…
– Да почему, Свет? Сын себе наконец бабу нашел, настоящим мужиком стал – да это же, считай, победа над жизнью, в его-то обстоятельствах!
– Да. Может быть. Может быть. Только я это не назвала бы победой над жизнью. Это, скорее, победа над матерью. Он меня убил, понимаешь ты это или нет? Убил! Хотя… Что ты можешь вообще в этом понимать…
– Слушай, Светк… А ты ее видела, девицу эту? Она как, ничего? Красивая или так себе, замухрышка?
– Нет. Не видела. И видеть не хочу! И, надеюсь, никогда не увижу! А зачем мне ее видеть? Все равно Лёвушка с ней жить не сможет!
– Это почему?
– Потому что она… Она старше его на десять лет! У нее нет никакого высшего образования! У нее есть ребенок, в конце концов! И вообще… Она, как оказалось, вообще беременная!
– От кого?
– Не знаю я! Он не сказал! Да и какая разница – от кого…
Сергей странно выпучил навстречу этому заявлению глаза, потом некрасиво хрюкнул и ткнулся лбом в Светикову ладонь, подозрительно сотрясая плечами.
– Ты… Ты что, смеешься? И ты над всем этим можешь смеяться, Сергей? Да как ты…
Светик всхрапнула возмущением, рванула из рук Сергея свою ладонь. Видимо, как-то неправильно рванула, потому что, не удержавшись на корточках, он тут же повалился на спину, уже не в силах сдержать обуявший его смех. Правда, он честно предпринимал попытки его сдержать, то есть закрывал старательно лицо ладонями и вместо смеха изображал что-то вроде тягучего кашля с неприличным подвыванием, но получалось у него все равно плохо.
– Ой, не могу больше… Действительно – какая разница… Прости меня, Светка, не обижайся на дурака…
– Тань! Скажи ему… Да как он смеет, Тань?
Светик развернула в сторону Тани полное слез и попранного достоинства лицо, указала дрожащим пальцем на распластанного по полу кухни Сергея.
– Сереж! – не замедлила та с ожидаемым от нее упреком. – Прекрати сейчас же, как тебе не стыдно! Человек к тебе со своей проблемой пришел, а ты!
– Девочки, так я не понял… А в чем проблема-то? В отсутствии у Лёвкиной невесты высшего образования или… или в беременности без разницы от кого?
Смешно кряхтя и держась за поясницу, он неловко начал подниматься – сначала на четвереньки, потом встал во весь рост, встряхнулся, оправляясь, как большой благородный пес.
– Ладно, дальше беседуйте без меня… Как набеседуетесь, обедать позовете? У меня от твоих новостей, Светка, страшный аппетит проклюнулся…
– Иди, иди уже… – подтолкнула его под локоток к двери Таня, осторожно глянув на снова приготовившуюся к рыданиям подругу. – Тоже, натворил делов…
– Нет, но как он мог? – закрыв лицо руками и вяло мотая головой из стороны в сторону, тихо провыла Светик, когда за Сергеем закрылась дверь.
– Свет, да ты не обижайся. Чего с него возьмешь? Он же мужик, он не понимает…
– Да я не про Серегу сейчас! На черта мне твой Серега сдался! Я про Лёвушку! Как он мог, Тань?
– Свет… Ну ты же сама говорила, что рано или поздно… Помнишь, как ты раскаивалась, что своей материнской любовью жизненный кислород ему перекрыла? Ты сейчас посмотри на эту проблему с другой стороны, с положительной!
Всхлипнув, Светик сквозь слезы коротко взглянула на Таню, поджала губы, принялась разглаживать в ладонях квадратик носового платка. Долго разглаживала, старательно. Сопела, молчала. Потом выдавила тихо и горестно:
– Понимаешь, Танюха, я не могу… Я не могу с положительной стороны… Да ты и сама посуди – где она, эта твоя положительная сторона? На десять лет старше, боже мой… На десять лет…
