– Я счастлива, что больше не увижу Абрамовых.
– Увы, не могу разделить твоего счастья. Мальчик испортил мне деловое соглашение.
– Найдешь другого партнера.
– Ты не понимаешь: у Абрамова связи…
Мама и Эдуард Анатольевич ссорились. Из-за него, из-за Принца. Лучше бы они не брали его из детдома. Может, тогда ему удалось бы тайком проникнуть в самолет, или уговорить кого-нибудь из летчиков взять с собой в кабину. Большинство людей на свете добрые… Доброта – это что? Это когда жалость?..
Эдуард Анатольевич начал говорить о каком-то дяденьке по имени Бизнес, который хромает, и что производство нездорово от убытков. «Многие чем-то больны», – подумал мальчик и помолился, чтобы все выздоровели.
Ему снилась река. В кружеве тальниковых зарослей, не переставая, подмигивало солнце. Весла отталкивались от журчащих волн, пена таяла в тенях, как иней на рассветных окнах. Там, где на бурые доски попадала вода, проступал темный рисунок смоленого дерева. На горизонте у излучины курчавился дымок рыбацкого костра. А на корме лодки было пусто.
* * *
Мама боролась со словом «блин». Принц так привык к нему в детдоме, что произносил «блин» почти в каждом предложении.
– Давай сделаем так: если ты хотя бы один день прекратишь печь «блины», в воскресенье мы с тобой пойдем в цирк, – предложила Мама.
Теперь, как только с языка Принца готовилось сорваться запретное слово, он вспоминал о цирке и вместо «блин» стал говорить «цирк».
– Смотри, какую лодку я нарисовал! Для реки места не хватило, за лист вытекла, цирк.
Мама не очень довольна была новым мусорным словом, но обещание сдержала. По дороге к цирку она спросила:
– Что у тебя под курткой?
Замок молнии еле застегнулся, куртка впереди оттопыривалась, как раздутый живот. Чтобы раковина не выпала, пришлось подвязать пакет с ней к шее.
– Рог Тритона, – честно сказал Принц. Он же дал себе зарок не врать Маме.
Она, к счастью, замолчала, и ни врать, ни сознаваться ни в чем не пришлось.
Над ареной висела упругая сетка, а наверху под тревожную музыку летали воздушные гимнасты. Принц волновался, что они упадут, но они ни разу не упали и реяли в мерцающем свете прожекторов, будто золотые жар-птицы с человеческими головами. Потом один акробат спрыгнул с трапеции под куполом и, пока остальные с блеском комет сигали в пружинистую сетку, скакал на ней, кувыркаясь высоко в воздухе.
Когда сетка исчезла, на манеж выехал малоустойчивый агрегат – огромное колесо, управляемое человеком в трико стального цвета, сидящим на крохотном сиденье. Он катился по кругу вначале просто так, для разгона, и вдруг встал на сиденье в полный рост. Как металлическая статуя – притом что колесо продолжало катиться! С двух сторон из-за кулис выбежали клоуны и кинули удивительному человеку серебряные бутылки. Принц насчитал десять штук! Ловкач все поймал на лету и одну за другой подбросил вверх. Не успели зрители опомниться, как над его головой зеркальным отражением воспарило второе – бутылочное – колесо! Принц склонил голову набок: если так смотреть, получалось, что по арене сам по себе едет двухколесный велосипед. Человек превратился в стальную перекладину, руки его – в спицы, он соединял собой два сверкающих колеса! Это было подлинное изобретение техники и жонглерства рук без всякого мошенничества!
Клоуны в моряцких бескозырках и штанах с клешами шагали-бегали на ходулях, делая вид, что ничего не умеют. В том, как белый и рыжий понарошку сталкивались друг с другом и дрались, Принц, кроме сноровки, чувствовал напряжение. Бескозырка с париком свалились у рыжего, обнажив сияющую лысину. Пользуясь замешательством противника, белый боднул его, и прямо на глазах публики лоб клоуна украсила голубая шишка. Она была размером с кулак! Бывший рыжий заголосил, закачался на ходулях и внезапно вылил на белого фонтаны слез! Тот отшатнулся, широкие штаны от неожиданности свалились, публика взорвалась хохотом…
Мама с Принцем тоже засмеялись, но, если честно, Принц смеялся из вежливости. Он, конечно, понимал, что клоуны придуриваются, а все равно было их жалко. В День города он заметил усталые морщины под слоем грима и пудры у лысого.
Музыка постоянно менялась – то шелково обволакивала, то с тревогой барабанила по голове, то плакала невидимой жалобной скрипкой… и вдруг зазвучали игрушечные голоса. Свет погас, вышли поющие дети со свечами. Что-то в этих детях насторожило Принца, какое-то притворство в них, в их кукольных дискантах, как на неправильно пущенной пластинке, хотя песня не была быстрой. Ожившие куклы закружились в медленном танце, свечи заискрились бенгальскими огнями, и снова вспыхнул свет… Принц опустил глаза.
– Испугался? – догадалась Мама. – Это не дети. Лилипуты…
Разглядывая дома книгу «Гулливер среди лилипутов», он видел их на картинках – обычных, ничем не отличающихся от людей в жизни, только маленьких. А здесь пели, плясали и старательно веселились дети с лицами несчастливых старичков…
Нетерпение Принца нарастало. Давеча фокусник улыбался ему с афиши в фойе. Ни с чьими нельзя было спутать парящие чайкой брови и усы-бабочку. Мальчик забеспокоился: не заболел ли артист? Спросил у Мамы, есть ли в программке его выступление. Мама сказала: «Есть», и тут наконец объявили долгожданный номер. По телу Принца волной пробежали щекотно-колкие иголочки. Он внимательно следил за движениями эксцентрика, пытаясь определить в фокусах степень волшебства. Озаренный призрачным светом сиреневых ламп, чародей в новом чешуйчатом костюме казался морским королем. К прежним манипуляциям с цилиндром и гирляндой добавились разные хитрости с игральными картами. Под конец из звездной пирамидки с пушечным выстрелом вырвались и осыпали первые ряды зрителей клубы конфетти.
– Мне надо выйти, – шепнул Принц Маме.
– В туалет? Потерпи, до антракта осталось несколько минут.
– Я не могу ждать, фокусник может уйти домой, – признался он, страдая от правды.
Мама взяла его за руку. Под возмущенное ворчание они выбрались из ряда.
– Что с тобой? Представление же еще не кончилось…
– Идем.
Дрожа от волнения всем телом, Принц потащил Маму за руку по лестнице на второй этаж. Они поспешили по коридору, сопровождаемые удивленными взорами девушек кордебалета в пушистых пачках, снова спустились на первый.
– Идем… идем…
Принц остановился у проема двустворчатой двери. Пахло рыбой. Мужчина в светлой рубашке выглянул из полутьмы распахнутой клетки, где в ожидании выхода к зрителям лежало большое животное, черное и лоснящееся, как вываленный из бочки гудрон. Мама дернулась, Принц крепче сжал ее ладонь:
