Она перевела взгляд на Полу и Джима.
Как хорошо они смотрятся вместе! Он – такой высокий, широкоплечий, светловолосый – точная копия своего прадеда Адама; и Пола – такая стройная и гибкая, как тростинка, темноглазая и темноволосая – она унаследовала яркость и смуглость Макгилла – такая сразу же привлекает взгляд в любой толпе. Врожденная элегантность Полы больше всего проявлялась в том, как она держалась и как одевалась. Сегодня она выбрала отлично сшитый темно-фиолетовый шерстяной костюм с шелковой фиолетовой блузкой чуть более светлого тона и такой же плоской маленькой сумочкой. Фиолетовый цвет хорошо оттенял ее глаза.
Ее любовь к внучке, гордость за нее полностью поглотили Эмму, и когда она смотрела на Полу, напряженное выражение ушло с ее лица, черты его смягчились. Молодая женщина, которая сейчас стояла у купели, с самого дня рождения приносила Эмме ощущение счастья и спокойствия, точно так же, как и ее мать, – это продолжается и сейчас.
Эмма закрыла глаза. Пол так же гордился бы Полой, как и она: в ней было все, чем он больше всего восхищался – честь, достоинство, высокие моральные принципы, чувство справедливости, острый ум. Она унаследовала от своего деда, как и Дэзи – от отца, умение наслаждаться жизнью. «Да, она – настоящая Макгилл, – сказала Эмма себе. – Но в ней течет и кровь Хартов. Слава Богу, она унаследовала мое упорство и деловую хватку, мою неутомимую энергию и выносливость. Все эти качества ей очень понадобятся в будущем, чтобы справиться с тем, что оставлю ей я, и с тем, что она получила от деда. Надеюсь, она никогда не будет думать об этом наследстве как о тяжелом бремени. Конечно, богатство возлагает на людей огромную ответственность…»
В этот момент Тесса раскричалась, ее пронзительный плач эхом перекатывался под сводами церкви. Эмма открыла глаза и прищурилась. Она наклонилась вперед, чтобы лучше рассмотреть, что происходит у купели. Все выглядели обеспокоенными. Викарий держал девочку, окропляя ее лобик святой водой и совершая таинство крещения во имя Отца и Сына и Святого Духа. Когда он закончил и отдал ребенка Эмили, было заметно, что он сделал это с облегчением. Эмили начала укачивать Тессу, стараясь успокоить ребенка, но безуспешно.
Эмма усмехнулась – она знала, что Тесса расплакалась из-за того, что ей не понравилось, как ее лобик окропили холодной водой. Ребенок протестовал – и очень громко. «Я уже теперь вижу, – подумала она, – что маленькая Тесса Макгилл Харт Фарли будет маленькой бунтаркой в этом семействе».
Дэзи, тоже улыбаясь, взяла мать за руку и сжала ее. Она прошептала:
– Судя по громкому голосу, Тесса пошла в нашу семью, мамочка.
Эмма повернулась и посмотрела в ясные голубые глаза своей любимой дочери.
– Да, – так же шепотом ответила Эмма. – Она с самого начала была более активной из них двоих. Еще одна сильная своевольная личность в нашей породе? – Она выразительно изогнула седые брови. Дэзи только кивнула в ответ. В ее глазах светились счастье и радость.
Через несколько минут церемония закончилась, и они медленно потянулись вдоль стен к выходу. Эмма, под руку с Блэки, приветливо всем улыбалась и кивала, но не останавливалась поговорить ни с кем.
Вскоре вся семья, их друзья и деревенские жители собрались у входа, поздравляя родителей и беседуя между собой.
Несколько местный жителей подошли к Эмме и остановились поговорить с ней пару минут. Но очень скоро она извинилась и отозвала Блэки в сторону.
– Я сейчас ненадолго исчезну. Я вернусь прежде, чем заметят мое отсутствие. И тогда мы сможем отправиться в Пеннистоун-ройял.
– Хорошо, Эмма. Ты уверена, что не хочешь, чтобы я пошел с тобой?
– Уверена. Но спасибо, что предложил, Блэки. Я быстро.
Когда Эмма отошла от толпы перед церковью, к ней поспешил Милсан, шофер Блэки, с корзиной цветов. Она взяла у него корзину, улыбнулась и поблагодарила.
Она прошла через кладбищенские ворота и вошла на кладбище, примыкающее к церкви.
Ее ноги наизусть знали дорогу, и они сами вели ее по мощеной дорожке в дальний угол, уединенный и заросший кустарником, в тени старого вяза у замшелой каменной стеньг. В этом углу, под каменными надгробиями, которые она сама выбрала много лет назад, лежали ее родители – Джон и Элизабет Харт. Рядом с ними были могилы двух ее братьев – Уинстона и Фрэнка. Она взяла цветы из корзины и положила по букету на каждую из четырех могил. Выпрямившись, она положила руку на надгробие на могиле матери и молча постояла в задумчивости, глядя вдаль, на бескрайние мрачные вересковые пустоши, на размытую линию горизонта, где они встречаются с бледно-голубым небом, по которому ветер гонит белые облака и где изредка проглядывает солнце. День выдался замечательный – на удивление теплый и даже чуть-чуть душный после вчерашних гроз. В такой день хорошо забраться на самый высокий холм в округе – Вершину Мира. Она посмотрела в его сторону, но холм был слишком далеко, чтобы его увидеть, и скрыт другими холмами, простирающимися до горизонта. Она вздохнула, вся во власти воспоминаний. Ее глаза перебегали с плиты на плиту, читая имена. «Я всегда ношу вас в своем сердце, каждый день моей жизни, – сказала она мысленно. – Я никогда не забывала никого из вас». И вдруг неожиданно ей пришла в голову очень странная мысль: она уже больше не придет навестить эти могилы.
Эмма, наконец, оторвалась от созерцания надгробий.
Та же мощеная дорожка, изгибаясь, повела ее дальше, и она остановилась, только когда дошла до большого участка на другой стороне кладбища, в густой тени от церковного здания. Этот семейный участок был окружен железной оградой, которая отделяла его от всего остального кладбища и словно говорила всем, что он – особый, исключительный. Она толкнула маленькую калитку и очутилась среди многих поколений Фарли. Она обвела взглядом могилы и, наконец, ее глаза остановились на белом мраморном надгробии Адель и Оливии. Эти две красавицы-сестры, которые любили одного и того же человека и вышли за него замуж и которые по-своему были добры к ней, когда она была молодой девушкой. Она никогда не забывала их доброты. Но глаза ее задержались дольше других на средней могиле.
«Да, Адам Фарли, – подумала она. – Я победила. В конечном счете победу одержала я. В деревне больше не осталось ничего, что принадлежало бы твоей семье, кроме этого участка на кладбище, где ты похоронен. Все остальное принадлежит мне, и даже церковь здесь существует, главным образом, благодаря моей щедрости. Твоих пра-правнуков только что крестили, и в их именах объединены оба наших имени, но большое богатство и могущество, и высокое положение в обществе они унаследуют от меня». В этих мыслях уже не было горечи, они проходили привычной чередой – она уже не питала ненависти к семье Фарли, и не в ее натуре было злорадствовать, особенно стоя рядом с местом последнего приюта этого человека.
