— Это не моя забота, — сдержанно ответил Юрий и в сто тысячный раз подумал о том, как живуч Егор. Второй раз избежал смерти. У него не было шансов на спасение. Практиканты совершили чудо, заштопав его с энтузиазмом пытливого молодого поколения, не ведающего страха, но с переломом позвоночника ничего толкового сделать не смогли. Впрочем, там и опыт бы не помог. Теперь Егор лежал в отдельной палате под бдительным оком родителей при полном сознании и абсолютной беспомощности. В состоянии овоща он мог прожить долгие годы. А тем временем междоусобная война двух богатейших семейств в городе не утихала. Обвинения сыпались, как из рога изобилия. Юрий не вмешивался, предоставив эту миссию Жилину. Тот уже успел сделать тест ДНК на совместимость, но результат ещё не был готов, да и не требовался, потому что родители сами выдали сыночка, примчавшись как угорелые в больницу и поставив всех на уши, только было поздно. Операция состоялась, совать деньги стало некому. Всё, что они смогли, это отхватить vip-палату и оплатить постоянных сиделок.
— … всё зависит от вас. А мне пора дальше, — отвлёк от воспоминаний голос врача.
— Да, конечно. Спасибо, Павел Артемьевич, — Юрий проводил взглядом доктора и привычно устроился на стуле рядом с кроватью, чтобы побыть наедине со Славой и попробовать уговорить её очнуться. — И чего ты вредничаешь? Можешь не отвечать. Ты и так молчишь. Я всё понимаю. Сам бы не захотел возвращаться туда, где тебя все предали. И я предал, потому что трус. Банальный трус. Как ни крути, а я думал о себе. Как я останусь без тебя? Прости. Даже тогда я смалодушничал. Ты вправе меня ненавидеть. Мне не следовало тебя отпускать. Надо было привязать к себе. А я отпустил, оправдывая себя тем, что ты сама так захотела. Мой эгоизм, моя слабость едва не стоили тебе жизни. Теперь я оправдываюсь. Самому противно от себя. Слава, очнись и проклинай меня каждую минуту. Я заслужил.
Поток красноречия остановился на время. Душа болела. Уже какой день она не знала покоя. Пока мозг раз за разом анализировал ход событий, эта странная субстанция, которую никто никогда не видел, но о которой все говорят, подвергалась мукам. Чувство вины разъедало похлеще соляной кислоты. Юрий поправил лёгкое одеяло, подтянул его повыше, устроил удобнее травмированную руку, закованную от пальцев до локтя в жёсткий ортез. Кудесники-хирурги ювелирно соединили все связки и сухожилия. Сейчас кисть выглядела невзрачно и отёчно, но пальцы были тёплыми, реагировали на раздражители. Могло всё закончиться печально, потому руку едва не разорвало на части. Обручальное кольцо пришлось распиливать, иначе оно не снималось.
— Слава, — прошептал Юрий и погладил кончики пальцев. — Не поверишь. Четыре дня назад я лез на стену от неразделённой любви. Дурак. Не любил. Хотел, желал, ревновал — да. Но любил ли? Нет. Это не любовь. Эгоизм проклятый. Я любил себя, поэтому отпустил. Прости меня. Если бы любил, не отпустил бы. Понял это поздно. А сейчас не знаю, как тебе сказать, что чувствую. Боль. Много боли.
Он встал со стула и склонился над Славой, уткнувшись лбом в подушку рядом с её головой, пригладил поблекшие волосы.
— Пожалуйста, дыши. Дыши со мной. Я заберу всю твою боль, только дыши. Пожалуйста, Слава, дыши. Да, здесь страшно и сложно, но ты так нужна нам всем. Твоим родителям, бабуле, мне. Я не сказал им. Не хочу, чтобы они видели тебя такой, чтобы мучились от своей беспомощности, — горячо шептал он, захлёбываясь слезами. — Слава, вернись ко мне, пожалуйста. Любовь — это слишком просто. Она ничтожно мала. Боль сильнее. Я готов терпеть эту боль всю жизнь, если ты будешь в этой жизни. Без тебя боль уйдёт и всё потеряет смысл. Без боли нет жизни. Вернись ко мне. Дыши со мной.
Невнятный звук, похожий на кашель, заставил Юрия замолчать. Он застыл, затаив дыхание, а потом резко отпрянул и потянулся к кнопке звонка, чтобы вызвать врача. Боясь спугнуть, Юрий смотрел на лицо Славы и отмечал перемены. Веки слегка приоткрылись, и наплывшие слезинки уже скопились в уголках глаз. Губы подрагивали.
— Ты со мной, — без сил шепнул Юрий в тот момент, когда услышал за спиной шаги.
— Что случилось? — заворчал Павел Артемьевич, но через мгновенье просиял. — Дитя моё, ты решила порадовать старика. И нечего рыдать. Мы устали тебя ждать. Признавайся, будешь дышать?
Он причитал, а сам незаметно отодвигал Юрия от кровати, натягивал стерильные перчатки. На помощь ему спешили анестезиолог и медсестра. Экстубация требовала осторожности. Даже при большом опыте случались осложнения. Юрий стоял в стороне, прислушиваясь к словам, и волновался. Он сам много раз выполнял эту процедуру с детьми, и постоянно переживал за последствия.
— Ты жива, Гордеева, но… — и тут доктор принялся рассказывать во всех подробностях, как Славу штопали и латали.
Медсестра уже ушла. Анестезиолог пока стоял рядом и кивал головой, соглашаясь со всем сказанным. Он наблюдал за дыханием. Кислород поступал через маску, и показатели мониторов пока внушали оптимизм, чего не скажешь о Юрии. Напряжение нескольких дней начинало медленно сходить, тело предательски дрогнуло, душа поддакнула. Он ждал, когда все уйдут, чтобы рухнуть на стул.
— Вот как-то так, — закончил свою проникновенную речь доктор.
Слава ничего не поняла, кроме того, что до сих пор жива. Ей ужасно не хотелось выбираться из темноты, но настойчивый голос звал, обжигал, заставлял чувствовать. И вдруг кончился воздух. Темнота стала пугающе удушающей. Захотелось к спасительному свету, а голос всё шептал и шептал, всё громче и громче. Сквозь ресницы пробилась яркая вспышка, вызывая слёзы. Она никого не увидела, но почувствовала, что горячее тепло возле уха рассеивается. Вместе со светом вернулись кошмары и боль. Затем появился доктор, избавил от трубки, а легче не стало. Воздуха не хватало.
— Учись дышать, — сказал другой врач и поправил маску, прижатую к носу и подбородку.
Когда все ушли, наступила тишина. Тело больше не парило. Воспоминания начали обратный отсчёт. И тут к кровати подошёл Юрий. Слава не сразу его признала. Он похудел, осунулся и выглядел болезненно уставшим.
— Привет, — сказал он, присаживаясь на край постели.
Слава что-то сипло хрюкнула хрипло в ответ. Маска запотела.
— Он жив, — с усмешкой произнёс Юрий и провёл ладонью по лицу, словно смахивая усталость. — Но теперь безвреден. Это карма. Нельзя играть со смертью, иначе получишь долгую жизнь и будешь желать умереть, но не умрёшь.
— Юр…
— Прости…
Он так много хотел сказать, ожидая минуту пробуждения, а теперь мог только молчать и смотреть. Слова ушли. Всё казалось неважным, кроме одного — Слава дышит сама. Её взгляд был сонным, немного пустым, но всё равно живым.
«Что происходит? Ничего не понимаю, — думала девушка. Всё, что так долго говорил врач, не влетело ни в одно ухо, ни на секунду не задержалось в сознании. Ощущение полной дезориентации продолжалось. — Память не потеряла. Передо мной Юр. А кто жив? Егор? Это судьба. Мой муж жив. Или не муж…»
Мысли начали угасать, но наплывала уже не темнота. Мир размывался. Мужчина, сидящий на краешке кровати, сливался с предметами, искажался. Славу тянуло в сон, и в этот раз настоящий.
— Спи. Ты больше не одна, — тихо сказал Юрий и мягко сжал её ладонь. — Нас много.
Вздох то ли разочарования, то ли облегчения сорвался с его губ. Мужчина осторожно поднялся с кровати и вышел в коридор, чтобы позвонить. Ему срочно требовалась помощь. Татьяна Петровна откликнулась сразу и, услышав новость, с готовностью пообещала приехать, но не одна. Этого и хотел Юрий. Ему необходимо было переговорить с Жилиным. Общая проблема по имени Слава объединила людей в клуб по интересам, которых оказалось немало. Интриги и хитросплетения жизни пошли, если не на пользу, то уж точно не во вред. Впервые увидев Жилина, Татьяна Петровна с предубеждением и некой брезгливостью восприняла его мармеладные полномочия. Она терпеть не могла дельцов, имея печальный опыт общения. Однако к её удивлению, Александр Николаевич превзошёл все ожидания и в особенности, как человек дела. Несмотря на тщедушный вид после операции, он развил невероятную активность, окружая Славу заботой и вниманием. Благодаря его денежным вливаниям, у неё было всё самое лучшее и современное. К тому же открылась и ужасная глава его жизни — потеря сразу двух любимых женщин: жены и дочери-наркоманки. Но остался внук, за которого предстояло побороться. Смертельно больному Жилину отказали в опеке. Деньги не помогли. А в Татьяне Петровне открылся дух авантюризма, ей вовсе неприсущий. Сама она объясняла это явление переходным возрастом из женщины в бабу-ягодку. На полном серьёзе она предложила Жилину жениться на ней, чтобы повысить шанс на одобрение опеки, и это при том, что любви никакой и в помине не было. Она себя не понимала, но искренне хотела и выйти замуж, и усыновить Егорку. А ведь она никогда не привязывалась к чужим детям, мечтая о своих. «Какой же он чужой? — говорила женщина себе. — Он не чужой. Он вон сколько людей связал меж собой. Мы уже как семья. Семья по интересам». Ей стало противно одиночество, которое она скрашивала работой. Вновь захотелось нормальных семейных отношений, желания бежать домой после дежурства, готовить вкусные ужины, что-то обсуждать не с зеркалом, а с живым человеком. Жилин подходил по всем параметрам: ему срочно требовались жена, нормальное сбалансированное питание и общение. Когда она предложила ему свой план на рассмотрение, мужчина впал в состояние оцепенения и лёгкого шока. Ничего подобного в его жизни не случалось. Это он всегда добивался внимания женщины, делал предложения, от которых нельзя отказаться, контролировал ситуацию. Роли поменялись. Он сопротивлялся ровно ночь, а наутро позвонил сам и предложил составить брачный договор. Этим они и занимались у нотариуса, когда пришло сообщение от Юрия, что Слава очнулась.
