И все-таки, как она умудрилась стать еще красивее, пока мы не виделись?
Мне присылали отчеты, которые она сама заполняла для получения лекарств от «фонда», но это совсем не то. Там лишь сухие буквы. Тем не менее они мотивировали меня заниматься еще усерднее, не жалеть себя. Я не хотел терять ни дня.
Ничего не могу с собой поделать, любуюсь Алисой, глажу взглядом. У нее все тот же четкий овал лица, несмотря на беременность, те же пухлые манящие губы и глубокие голубые глаза. Которые смотрят на меня с непониманием, а потом сужаются.
Она цедит сквозь зубы:
— Ты, наверное, ошибся квартирой. Пока.
И пытается закрыть дверь.
Я просовываю ботинок внутрь, и у нее ожидаемо ничего не выходит.
— Нам нужно поговорить, — заявляю серьезно.
Взгляд сам собой задерживается на ее животе.
Алиса открывает и закрывает рот, ее щеки мгновенно наливаются краской, и она дерзко выпаливает:
— Тебе нужно, а мне нет. Ты уже выяснил что хотел. И нечего так пялиться на мой живот! Ребенок не твой.
— Ты не умеешь врать. Как и твоя тетя, — грустно усмехаюсь я и добавляю голосу громкости: — Не уйду, пока мы не поговорим.
— Что-то ты не торопился с беседами прошлые четыре месяца. Чего сейчас явился?
Я четко слышу в ее голосе обвинительные нотки и сарказм. И даже радуюсь — кто бы мог подумать. Радуюсь ее злости. Это хорошо, что злится. Главное, ей не все равно. Больше всего я боялся наткнуться на безразличный взгляд.
— Я не мог прийти, иначе давно был бы здесь. В тот самый день, когда мы общались в последний раз. У магазина, — говорю я и затыкаюсь.
Решаю пока ничего не сообщать об аварии. Представляю, как в ее глазах мелькает жалость, как она охает. Нет, не эти чувства хочу вызвать в ней своим визитом. Ее жалость мне не нужна.
Алиса поднимает бровь, прикусывает губу и пыхтит. Похоже, не верит, что сразу хотел вернуться.
— Подъезд не лучшее место для разговора, тебя может продуть, — упираю на здравый смысл.
И она сдается, пропускает меня.
Я захожу, и глаза округляются уже у меня.
Что здесь творится?!
Внутри душно и очень влажно, коридор выглядит как после нашествия татаро-монгольского ига. Паркет вздут, мебель разбухла, и такая картина тянется из коридора в кухню.
Похоже, ситуация там еще плачевнее.
А главное — пол под ногами еще немного хлюпает.
Значит…
— Что случилось? — поворачиваюсь к Алисе.
— Тебе зрение отказало? И вообще, какая тебе разница? — начинает она язвительно, а потом окидывает взглядом свой бедлам, ощутимо грустнеет, шмыгает носом и уже тише добавляет: — Шланг с горячей водой прорвало.
— Понял, — киваю.
Отодвигаю ее в сторону и уже внимательнее осматриваю помещения, делаю мысленные пометки.
Полы под замену, шкаф в коридоре тоже, как и обои.
Иду на кухню. По шагам позади понимаю, что Алиса следует за мной. Захожу и присвистываю: тут проще сказать, что уцелело. Стекла в окнах до сих пор запотевшие. Выходит, потоп совсем свежий. Вот это я вовремя подоспел, ничего не скажешь.
Понятно одно: квартире требуется ремонт. И чем скорее, тем лучше. Сегодня же займусь этим вопросом, созвонюсь с нужными людьми. Вот только поговорю с Алисой.
В этот момент холодильник издает какие-то странные звуки, потом печально добавляет «тыр-тыр» и затихает.
Сдается мне, окончательно.
— По ходу сдох, — вслух подмечаю я и вижу, как наливаются влагой глаза Алисы.
Она теряется, ее боевой настрой сникает при виде «искалеченной» кухни. Сломавшийся холодильник становится последней каплей, хотя мне вообще решительно непонятно, как он не сломался сразу.
— Как сдох?.. — чуть ли не плача тянет Алиса, топает мимо меня и дергает на себя дверцу. Вынужденно признает: — И правда сдох. А мы только продуктов накупили… Куда же их теперь?
— Не переживай, сегодня привезут новый.
— Мне от тебя ничего не нужно! — восклицает Алиса.
— Тебе, может, и не нужно, а моему сыну нужно.
— Это не…
— Может, хватит? Мы оба знаем, что он мой. И мне не нужен никакой ДНК-тест.
Алиса скрещивает руки на груди и упрямо поджимает губы.
Она борется с собой. Похоже, решает: продолжать врать или уже бесполезно. В конечном счете, мы оба понимаем, что выяснить правду не составит никакого труда.
В итоге заявляет с изрядной долей издевки:
— Забыл, что я тебе не подхожу? Зачем тебе ребенок от такой, как я?
Морщусь. До сих пор помнит те мои слова. Хотя чего я ждал? Ведь тогда, наоборот, старался уколоть побольнее.
— Затем, что я тебя люблю.
Вот так просто. А чего ходить кругами? Произношу это и становится намного легче. Слишком долго хранил чувства внутри.
Алиса закашливается и растерянно приоткрывает рот. Смотрит на меня как на идиота или сумасшедшего. Или сумасшедшего идиота.
— И от сына я отказываться не собираюсь, — сообщаю.
В одну секунду ее растерянность сменяется злостью. Алиса подбирается, смотрит на меня исподлобья и тяжело дышит. Прищуривается и подлетает вплотную.
— Так вот оно что! Решил отобрать его, да? Поэтому явился? Люблю… ага, как же. Думаешь, я на это поведусь? Снова решил со мной поиграть? Добреньким прикинуться?
Так вот как она себе все объяснила… Решила, что для меня наши отношения были игрой.
Алиса тем временем продолжает:
— Не наигрался еще, а? Достаточно, одного раза мне хватило! А ты… ты, — тыкает она в меня пальцем, — только себя и любишь. И сына я тебе ни за что не отдам, понял? Ни за что, так и знай! Скотина!
Я вижу, как ее начинает потряхивать.
Беру ее за плечи в попытке успокоить, однако она пытается вырваться.
— Не трогай меня!
Тогда хватаю ее лицо в ладони и заставляю посмотреть себе в глаза.
Твердо, уверенно и медленно, чуть ли не по слогам, произношу:
— Клянусь, что не буду отбирать у тебя сына. Слышишь? И никогда не собирался. Более того, мне это даже в голову не приходило. Зачем бы мне такое делать? Ты будешь прекрасной матерью. Он твой. — Поправляюсь: — Наш.
Мне приходится еще несколько раз повторить, что я не собираюсь отнимать у нее нашего ребенка, и в конце концов ее глаза снова приобретают осмысленное выражение, а дыхание выравнивается.
— Тогда зачем ты здесь? — непонимающе тянет она.
Какой хороший вопрос. Чтобы рассказать правду. Извиниться. Все исправить. Сделать все, чтобы она меня простила. Жениться на ней. Родить еще кучу детей. Состариться вместе.
— Алис, я должен тебе кое-что рассказать. Это очень важно.
В этот гребаный момент из коридора доносится трель дверного звонка.
— Наверное, аварийка.
Алиса идет в коридор, я за ней.
Только вот за дверью совсем не сотрудник аварийной службы. Там стоит разъяренная блондинка с накачанными губами и километровыми ресницами-опахалами.
— Вы совсем охренели? — орет она с ходу и, отталкивая Алису, влетает внутрь. — Да я на вас всех собак спущу! Вы в курсе, во сколько мне обошелся ремонт, а?
Она тыкает в Алису пальцем, и я делаю шаг вперед.
— Эй, полегче.
Это еще что такое? Никому не позволено орать на мать моего ребенка.
Блондинка замечает меня, и нескольких секунд ей хватает, чтобы просканировать и мою одежду, и часы на руке.
Она продолжает, но уже не так бодро. Начинает загибать пальцы:
— Дизайнерский кухонный гарнитур, дизайнерские обои, дорогущая техника…
Она продолжает перечислять, и с каждым словом Алиса бледнеет все больше. В итоге прислоняется к стене и ошарашенно смотрит на гостью.
Черт, а если бы я не пришел сегодня, эта блондинка ее бы довела.
— Я верно понимаю, вы соседка снизу? — интересуюсь у нее.
— Да.
Я поворачиваюсь к Алисе.
— Я скоро вернусь, мы не договорили.
Теперь обращаюсь к блондинке:
— Покажете масштаб бедствия?
— Покажу, — надувает губы та, а потом начинает стенать: — Домой пришла, а там такое. Ужас, я в полнейшем шоке!
Алиса провожает нас растерянным взглядом. Мы спускаемся в квартиру соседки, и вскоре я понимаю, что ее свежий ремонт и правда придется переделывать.
