не могла забыть… Я ночами просыпаюсь от ужаса, когда эту картину вижу… Да что говорить, я будто все еще в том моменте живу, когда… Когда не знаешь, что с тобой будет, что с твоим ребенком будет…
– Ну все, хватит загадками говорить! Я понял, что проблема у тебя серьезная. Рассказывай все с самого начала… Я понимаю, что тебе тяжело, но так сейчас надо. Давай…
Ирина вздохнула, откинулась на спинку стула, прикрыла глаза. Ничего ей не хотелось рассказывать, если честно. Хотелось снова туда, в их легкое непринужденное общение – там было так хорошо… По-новому как-то, совсем непривычно… И странно ведь как получается, а? С Левой столько бок о бок жила, а легкости такой не испытывала. Чтобы самой собой быть. Все время только и делала, что в лицо ему заглядывала – ты ведь доволен мной, Лева, правда? Я хорошая тебе жена, ты ведь не пожалел, что совершил когда-то свой благородный поступок? Я ведь так стараюсь, Лева, так стараюсь…
А с Сашей она совсем другая. Более свободная, что ли. Хоть и ревет перед ним белугой как последняя идиотка. Наверное, это нехорошо, что он ее видит такой зареванной, такой некрасивой. А может, наоборот, хорошо…
Странно, правда! Они и знакомы-то по-настоящему всего ничего, потому что давешнее шапочное знакомство не считается. Или это неважно… сколько времени знакомы? А важно вот это его выражение лица – очень серьезное и напряженно ожидающее ее рассказа?
Вздохнула еще раз, принялась рассказывать. Все с самого начала – как боялась, что мачеха ее в детдом сдаст, как уехала потом в институт поступать со знанием, что никогда уже не сможет вернуться. Что она одна, совсем одна. И про Ромочку тоже пришлось рассказывать, никуда ведь не денешься…
– Понимаешь, мне же нельзя было в общаге оставаться, туда только на время вступительных экзаменов пустили… Вот мне Рома и предложил на даче у своего друга пожить. Я согласилась, даже рада была такой удаче. Там так хорошо было, знаешь! Сосны кругом, лес, тишина… И Рома приезжал, был рядом… Ну, я голову и потеряла, сама не поняла, как все получилось… Да нет, ты не думай, он очень хороший был, он сразу жениться на мне решил, как только я ему сказала, что беременна! Даже ни секунды не думал! И родителям тоже сказал… Правда, про ребенка не сразу сказал, побоялся, наверное. Они даже на обед меня пригласили, что-то вроде смотрин устроили с перекрестным допросом. А чего меня было допрашивать, я ж вся на виду… Без рода без племени, приезжая из провинции девчонка. По их логике, такая должна быть только охотницей за приличным женихом, каким Ромочка и был. Вот они и решили, что я ему не пара, что не будет никакой свадьбы. И даже когда Ромочка им про ребенка сказал, своего намерения не изменили. Наоборот, начали действовать очень решительно, то есть отправили сына куда подальше, чтоб я никак до него дотянуться не могла, ни при каких условиях. Я хотела тогда от ребенка избавиться, но уж поздно было… Сейчас как подумаю о том, что могла бы тогда свою Вику убить, аж мороз по коже от ужаса пробирает! Ой, даже говорить об этом не могу, правда! Налей мне еще шампанского, а?
Саша кивнул, молча наполнил ее бокал. Сделала несколько глотков, помолчала немного, потом продолжила:
– Когда меня из роддома выписали, тут самый ужас и начался. Не знаю, почему я надеялась, что меня с ребенком в общежитии могут оставить? Что учтут мое положение, что я сирота… Да и зачем теперь об этом рассуждать, как я там решила да на что надеялась. Это мне сейчас понятно, что сама во всем виновата. Голову надо было на плечах иметь тогда еще, когда на чужой даче жила. Но я так была благодарна Роме, так ему верила почему-то… Да и не обманул он меня, если по большому счету, это родители на него надавили. Он был хороший сын, послушный. Не посмел поперек их воли пойти. Уехал. А я осталась. И пошла из общежития в никуда. То есть в буквальном смысле в никуда… Вика в пеленках пищит, кормить ее пора, а я даже приткнуться нигде не могу, представляешь? Ну не в магазине же я грудь вытащу и не в парке на скамейке, правда? Это нынешние вольные матерешки могут такое себе на раз-два позволить, а тогда было не так, совсем не так. И вот хоть что делай, хоть сквозь землю провались вместе с ребенком… Хотя сейчас я понимаю, что можно было место найти, покормить можно. И приткнуться куда-нибудь было можно, наверняка ведь были уже какие-то социальные центры для женщин, попавших в подобное положение! Но я так напугана была, такая еще слабая после роддома, я вообще уже ничего не соображала… Все время казалось, что меня кто-то злой и жесткий гонит метлой… Прямо в холодную пропасть гонит…
Она замолчала, будто задохнулась слегка. Сделала глоток шампанского, прикрыла глаза и унеслась мысленно в ту минуту отчаяния. И тут же очнулась от Сашиного тихого голоса:
– И ты к ним пошла, да? К его родителям?
– Да, пошла. Поймала на последние деньги такси, потому что Вика плакала так надрывно, что сердце рвалось! Приехала, в дверь позвонила… Вышла ко мне мать Ромы, даже в квартиру не пустила. Я ей объясняю – мне, мол, только ребенка покормить, пусть и в прихожей! А она просто кремень… Нет… и все. Уходите. Чтоб духу вашего здесь больше не было. Развернулась и ушла обратно в квартиру, дверь закрыла. И что мне оставалось делать? Присела на лестничную ступеньку, начала Вику кормить… Помню, как дверью где хлопнут или лифт зашумит, я тут же грудь из Викиного рта выхватываю и прячу, она так обиженно личико кривит – что ж ты, мол, делаешь, мать…
– Ну, а потом? Куда ты потом пошла?
– Да никуда, в общем. Не знала я, куда пойти. Просто по улице брела, пока не устала. Потом дождь начался… Холодный такой дождь, помню, майский. Я на скамейку в сквере села, сил уже идти не было. И сижу, Вику к себе изо всех сил прижимаю. В плащ свой ее кутаю… И так и сяк ее кутаю… Тут Лева нас и увидел, у него вечерняя пробежка была. И подошел. И спросил – чего это вы тут, мол, с ребенком. И к себе домой привел…
– Лева – это…
– Это мой муж нынешний, да. Вернее, бывший…
