Рычит смешно и одеялом закрывается. Разочарованно вздыхаю, ну что за невозможная такая?
— Что не так, Аня?
— Я вот кучу всего тебе о себе рассказываю. А ты мне — ничего.
Ох бля… Она частенько намекает мне, что хотела бы больше узнать обо мне и моей жизни. Всё, что она знает обо мне — мое настоящее. Ну и тот кусок информации из прошлого, что тогда услышала от Алёны, когда та приперлась якобы беременная.
Аня просила рассказать ей, но я не смог. И потом еще несколько раз заводила разговор, но каждый раз я съезжаю с темы, потому что для меня это сильно хуже, чем кто либо может себе вообще представить.
Я не хочу вспоминать это и кому-то рассказывать, это, блядь, то, что я пытался всю жизнь забыть.
Зачем ей знать правду о моем прошлом? Оно настолько дерьмовое и гнилое, что она легко может развернуться и уйти от меня. Потому что это тоже часть жизни, и всё дает отпечаток и на настоящем тоже.
— Ань, ты же знаешь…
— Ничего я не знаю! — вдруг перебивает меня. Я не узнаю ее, хотя то, что у нее есть зубки, я всегда знал. Просто мне она их пока не показывала. Ну, точнее, давно не показывала. — Я ничего не знаю, потому что ты мне ничего не рассказываешь. Я вот тебе всё как на духу, а ты мне — нет. Ты не доверяешь мне?
— Да причем здесь…
— При всем! Я не имею права знать о тебе больше, чем то, что ты живешь в этой квартире и работаешь тренером?
— Ты имеешь право на всё, Аня.
— Почему тогда ты молчишь?
— Потому что моё прошлое слишком хреновое. Там нечем хвастаться. Было и было.
— Я не прошу хвастаться. Я прошу просто поделиться. Мы же… ну, мы ведь вместе, я бы очень хотела знать о тебе всё, но ты всегда молчишь и не говоришь почти ничего. Как мне узнать тебя лучше? Я даже не знаю твой любимый цвет!
— Чёрный.
— Да, нетрудно было догадаться… — говорит Аня, опуская голову, и резко встает с кровати. Бросает одеяло, я снова залипаю и отключаюсь от мира, но потом Аня натягивает одежду и я отмираю.
— Зачем ты одеваешься? — что происходит? Обычно мы часа два валяемся. Аня, кстати, последние четыре дня не уезжает от меня. Она теперь девочка самостоятельная, но чтобы каталась из-за меня туда-сюда, не хочу. Хоть и починил тачку и вожу ее везде, где нужно. Просто как вандал не отпускаю. Когда она со мной, мне сильно хорошо.
— Пойду прогуляюсь, — она расстроена, вижу. Ее сильно парит тема разговоров и открытости друг к другу. Но это Аня легко может выдать любой факт из моей жизни. А я — нет. Не могу и… да больше не хочу. Не хочу разочаровывать Аню. Я реально парюсь, что она может уйти от меня, когда узнает факты из моего прошлого.
Пока перевариваю мысли, Аня уже одевается полностью и уходит. Очухиваюсь только когда хлопает входная дверь. Бля… Не остановил даже. Это косяк каких поискать только.
Пытаюсь привести мысли в порядок. На улице уже темнеет, от этого за Аню стремно. Наш район не самый лучший для жизни, а для хождения по темноте — тем более. Три шрама от ножевых отличное тому подтверждение.
Встаю и одеваюсь, я не дам ей по темноте одной гулять, тем более в нашем дворе.
Быстро выглядываю с балкона, чтобы посмотреть, не ушла ли она далеко, и замечаю ее за столом с нашими. Яр там, сестрица его, даже Рус, еще девчонка какая-то, близнецы. Ладно. К Русу почти не ревную, но точно знаю что никто из них в обиду ее не даст. Уже спокойнее.
Мы давно не сидели с той компанией, Аня не хотела. Я понимаю, почему, не осуждаю. Не хотела — не ходили. А тут сама пошла. Ну и к лучшему, что не шастает где-то.
Натягиваю худак и хватаю джинсовку для Ани. Холодно, она выскочила в одной рубашке. Ненормальная моя.
Чёрт… Меня очень парит, что она так обижается на меня за то, что не рассказываю ей о себе. И парит не то, что она обижается, а за то, что я реально не могу открыться ей. Как слабак. Я ж ради нее реально на все готов… И если ей так надо разворошить мое прошлое — пусть. Главное взять с нее слово, что она не испугается и не сбежит от меня. А иначе хрен я расскажу ей.
Иду к двери и слышу стук в дверь. Кто там? Аня не могла так быстро вернуться, она только-только на улице сидела.
Открываю — стоит сосед. Нормальный мужик, на пару этажей ниже живет, здоровается даже.
— Здарова, мужик, слушай, помоги, — говорит сходу, запыхавшийся. Что случилось-то? — У нас соседке плохо, скорую хрен дождешься, такси вызвать не могу, а ты на машине вроде. Спасай, а, надо ее быстро в больничку доставить. Она внизу сидит, как обычно на лавке дежурит…
Я так быстро закрываю дверь и лечу вниз по ступенькам, что забываю про соседа и про всё остальное в секунду.
Потому что внизу на лавке у нас только баба Валя сидит.
Вылетаю, и правда сидит. Бледная вся, за сердце держится.
— Э-э-э, баб Валь, ты че! Баб Валь, сердце? — сажусь перед ней на корточки, видит меня, улыбается болезненно.
— Дамирушка, хороший мой. Вот, возьми, — у нее руки дрожат, но она упорно лезет в карман халата и достает оттуда ключи. — Кот у меня, жалко его, не бросай…
— Так, ни слова больше, — слышать даже не хочу. Любимое дел старушек — хоронить себя раньше времени.
Как раз выбегает сосед, берем соседку под руки и ведем в машину.
Я еду на красный и нарушаю все правила, что только можно нарушить, пока лечу в больницу. Благо тут недалеко. Но я не прощу себе, если не успею. Баба Валя — единственный человек, который верил в меня несмотря ни на что всю жизнь. Она видела во мне хорошее с первого дня моей жизни в этом доме. Она не знает обо мне ни черта, но всё равно считает меня отличным парнем. Да она мне даже родных заменила, хотя мы и виделись с ней у подъезда или у двери ее квартиры, когда я продукты ей завозил.
В больнице ее сразу забирают в реанимацию. Сердечный приступ, но купировали, успели. Сказали, что мы очень вовремя. И благодаря этому спасли ей жизнь.
К ней пока нельзя, но обещают, что жить будет.
Сосед говорит что у нее есть номер кого-то из ее детей, звонит, сообщает, те обещают приехать.
Дышу. Жить будет. А значит можно успокоиться.
Обратно едем в тишине, курю в окно, много думаю. Смотрю на ее ключи от квартиры, думаю, что надо не забыть покормить кота. Себе не могу взять, у мелкой аллергия, чихать будет.
Мелкая… надо вернуть. Надеюсь, Яр ее либо домой отвез, либо она все еще сидит за столом. В любом случае он позвонил бы, я знаю.
Сосед говорит спасибо и уходит к себе, когда приезжаем, а я иду к нашим. Хохот стоит на весь двор, а Аня сидит хмурая-хмурая. Сестра Яра ей что-то рассказывает, у самого Яра слишком откровенно слюни на нее текут, они сводные, поэтому никто не осуждает. А Аня смотрит на пальцы свои и ни слова не говорит.
— Здарова, мужики, — говорю, когда подхожу, и жму руку каждому.
— Вообще-то, — звучит любимым голосом, — здесь не только мужики, Дамир.
— Привет, девчонки, — говорю сестре Яра и еще какой-то девчонке. — Привет, Аня.
Она сразу в лице меняется, довольная, вижу, но держится, не улыбается.
— Я ждал тебя минут сорок назад, — ржет Яр. — Где пропадал?
— Бабу Валю в больницу возил. Сердечный приступ, но успели. Жить будет.
Аня смотрит на меня со слезами на глазах. Любит старушку, болтает с ней по утрам у подъезда.
— О боже… — вздыхает и прикрывает от страха рот.
— Ань, пошли домой, — говорю и чувствую, как усталость накатывает. Дохрена эмоций за день, сложно мне такое дается.
— Нет, — снова упрямится, опускает голову. Все молча сидят, наблюдают. Меня бесит это, но ради Ани терплю, сцепив зубы.
Уговаривать я не собираюсь, конечно. Просто подхожу и хватаю ее на руки, снимая с лавки. Перехватываю чуть удобнее и несу к подъеду.
— Всем пока, мужики. И девочки, — добавляю, потому что Аня уже собиралась начать ворчать.
— Дамир, поставь меня, — говорит, а сама улыбается и за шею обнимает.
— Нет.
— У тебя рука еще болит, тебе нельзя тяжести.
— Ты не тяжесть. И нет. Я тебя не держу когда, ты сваливаешь. Так что сиди молча.
