я перенесу тебя и детей! – крикнул ей вверх папа.
Хлынул дождь, и я перестала видеть.
– Стой здесь, держись за решетку! – заорал папа, но слышно было едва-едва, как внутри водопада. Вдоль стены он пробирался к подъезду. Из-за того, что никто из нас не умеет плавать, я испугалась смерти, испугалась, что никогда не увижу Климента Раджа.
– Стой на месте! – проорал папа как с того света.
Все обратилось в сплошную воду, даже дышать стало нечем, не было капель, просто стена воды. Я подумала в этой мути: «Зачем мы за ней пошли, она бы отсиделась дома». И тут же изругала себя за эти мысли: «Нет, мы семья, мы должны быть вместе всегда».
Грязная вода билась в мой живот, а чистая хлестала по голове маленькими гладкими камешками. Через пелену я увидела согнутые силуэты – папа тащил двух старших сыновей Чариты, а она несла маленького. Я испугалась, что папа упадет, переняла ребенка. Я закричала:
– Где твой муж, Чарита? Пусть пойдет с нами!
– Он ушел рыбачить, – крикнула она, – еще вчера, до дождя.
После цунами мы знали, что Бэй может оказаться безопасным местом. Там, вдали, часто все совсем не так, как на берегу.
– Идите за мной след в след, – приказал папа.
Главное было выбраться на Сандхомхай-роад, из трущобы, где земля изрезана канавами и сливами домашних туалетов. Мальчик Чариты крепко схватился за меня.
– Прижмись сильнее, – сказала ему я, – обхвати меня ножками.
Так он меньше перевешивал.
Дождь, словно пожалев нас, из колеблющейся стеклянной стены превратился в обычный ливень, стало видно дорогу. Когда мы шли назад, течение подгоняло нас, и я боялась, что мы рухнем лицом вперед вместе с детьми. Людей на улице почти не осталось. Мы сами придерживались за выступы домов, заборы школ.
Вода уже доходила до груди, иногда и до шеи, когда мы добрались до бурых стен Башни. Куски фасада падали в воду и уплывали. Я увидела, как бабушка на балконе держит здоровую руку у сердца. К нам навстречу вышли соседи, взяли мальчиков.
Я очень скучала по Сашу, и мне уже надоело жить без моего ребенка. К тому же Винкей все чаще прохаживался в магазин выпить немного пива. При матери он так себя не вел, да и Сашу его отвлекал. Вечером, когда я приехала из конторы домой, его опять не было, хотя его работа ближе моей. Я села поразговаривать с сестрой Винкей, и она сказала:
– Не знаю, где мой брат, только что тут был, а уже и нет. Слушай, сегодня по новостям показали, как в Маллешвараме среди бела дня загорелся дом. Сгорел дотла, только труха осталась, нашли кости женщины и шести детей, маленькому, говорят, и двух лет не было.
– Какой кошмар, Радха, не рассказывай мне такое! Да еще и про детей. Зачем ты смотришь эти черные новости? Давай посмотрим сегодня про Аранждини.
– Да что там смотреть? Она уже родила! Теперь все пойдет по новому кругу.
– Все равно интересно! Как знаешь, сделаем, как ты захочешь.
Я никогда не спорю, не люблю. Все равно в нашем доме сериалы выбирает свекровь, и мы все смотрим то, что ей нравится. Из-за нее мы привыкли к мыльной опере «Мотхана». Даже сейчас, хоть свекровь и в отъезде, мы все равно посмотрим «Мотхану». Потому что это будет неуважительно: она приедет и спросит, что мы смотрели, и будет нехорошо – при ней одно, без нее другое. Я не хочу, чтобы кто-нибудь расстраивался.
Мы с сестрой Винкей сварили ужин и отнесли наверх. Мы ели и смотрели про Мотхану, мы как будто продолжали выполнять желания свекрови.
«Мотхана, посвящается всем матерям», – говорит мужской голос перед началом каждой серии. Обычно я краем глаза поглядывала на свекровь: в этот момент она довольно и гордо улыбалась. В этом кино мать очень строгая, уважающая себя, у нее характер мужчины. Она вдова, как наша свекровь, все берет на себя. У этой женщины две дочери, приемная и родная, но между ними нет разницы. Одна дочь очень хорошо училась, у нее дипломы и медали, но стала домохозяйкой, утонула в заботах о муже и детях. А другая работает, выходит замуж по любви и делает то, что ей хочется. Эти сестры все время сталкиваются между собой, а мать мудро решает все проблемы (тогда свекровь просто сияет). Мотхана значит «маслобойка» на каннада.
Я убрала тарелки, подпевая песне из кино:
– Только прекрасный лунный свет в твоем
прохладном дворе,
Только прекрасный лунный свет в этом
прохладном дворе.
Будь здесь свекровь, она бы на меня строго посмотрела. Она всегда такая, замечает только за мной, а то, что ее сын сейчас пьет пиво в магазине, это ничего. И я же буду в этом виновата: муж пьет – виновата жена, муж не зарабатывает – жена плохая, муж забыл поздравить свою мать с Понгалом – жена никуда не годится.
На кухне я мыла тарелки и пела:
– Только прекрасное утро в твоем прохладном дворе,
Твое дыхание и смех в этом прохладном дворе.
В окошко кухни было видно стену соседского дома. Были слышны нескончаемые разговоры соседей. Винкей все не возвращался, я надела ночную сорочку и легла. Мне стало грустно и жалко себя, так одиноко, будто я луна на небе. Я подумала, что мой сыночек единственный по-настоящему родной для меня в этом доме.
* * *
Когда я утром приехала в контору, то узнала от девочек, что дом, который сгорел в Маллешвараме, принадлежал начальнику, Серому Сукну. А я и не знала, что у него были дети. Это все из-за керосиновых плит, в старых домах еще пользуются ими. Очень опасно, очень.
Серое Сукно, оказалось, ночевал в конторе, а утром принялся работать, будто ничего не случилось. Только цвет лица стал совсем как пересохшая земля на краю дороги. Страшно было глаза на него поднять. Мы, конечно, все собрали деньги. Только разве поможешь в такой беде, когда целый дом сгорел вместе с семьей?
Ближе к ланчу нам надоело работать и захотелось поговорить. Слишком уж мрачным был день, молчать невозможно. Кто-то включил радио, чтоб послушать музыку, но там начались новости, передали, что в Ченнае наводнение. Меня как будто ножом проткнули. Я закричала, стала звонить Винкей, он еще ничего не знал.
Он давай звонить свекрови и тамильской родне. Там никто не отвечал. Я перезванивала ему, свекрови, всем по кругу, номера были недоступны или
